Июль выдался слишком уж жарким для северных земель, но ночью на шведский лагерь опустилась долгожданная прохлада. Только  вот построенные на скорую руку укрытия от дождя и ветра сейчас стояли пустыми. Вокруг же повисла такая тишина, что птицы и звери, обитавшие в лесу, поспешили вернуться на свои места, откуда были спугнуты пришедшими воинами. Лишь единственный зритель в лице Швеции мог увидеть, как безбоязненно черно-белые пернатые садились на шведские жилища, не замечая оставшегося здесь мужчину. Все равно он собирался уже уезжать. Вскочив на коня, Бервальд поднял факел и поспешил покинуть лагерь. Часовые, расставленные чуть дальше построек, даже не взглянули на промчавшегося мимо них всадника – они спали. И правильно, ведь основные силы сейчас стянуты возле Хольмграда, который вот-вот будет взят. Это было, конечно, не в привычках Оксеншерны брать город хитростью, но Делагарди уже успел надоесть шведу своими постоянными великолепными планами по взятию этого города, который «всегда должен был принадлежать Шведскому королевству». В какой-то степени он был прав, однако Бервальду был без надобности человеческие жертвы. Швеция старался подбить Брагинского на мирное соглашение и добровольную сдачу города. Все-таки ему тоже будет невыгодна гибель мирных жителей.
Отъехав на приличное расстояние от лагеря, Оксеншерна свернул в противоположную от Новгорода сторону. Троп здесь было более чем много, но к нужному месту вела только одна, по которой швед сейчас и ехал, стараясь не опоздать. Да, особого преимущества Бервальд своим ранним появлением не добился бы, однако если державы не придут к какому-то результату во время, то атаку на город остановить будет уже нельзя. Сигналом для отступления должна была служить горящая стрела, одна их тех, что сейчас болтались в колчане у седла. Как оружие они бы точно не сгодились. Не шведу стрелять из лука, ради собственной безопасности он взял только верный меч, который уже не раз пускал в бой во время войны с поляками.
Черт бы побрал эту междоусобицу. Из-за нее Швеция нажил себя огромное количество врагов на ровном месте, причем почти все они были его соседями. Да еще чуть Тино не взбунтовался по поводу нового короля. Да, Бервальда он тоже не во всем устраивал, особенного его отношения с племянником, однако они и не таких правителей переживали без существенных потерь. «А иногда и с прибылью», - невольно подумал Оксеншерна о своих недавних приобретениях. Была же от всех этих войн польза, но только при хорошем раскладе. Но его не всегда можно было заранее предсказать, а неожиданности, даже приятные, швед никогда не любил. Нельзя бросаться в бой, не зная своего противника, это почти всегда приводит к беде.
Бервальд натянул поводья, и конь с галопа перешел на рысь – деревьев становилось больше, а значит, Оксеншерна почти добрался до места встречи. Осталось подняться на холм, откуда почти как на ладони, был виден Новгород и его окрестности.
У подножья Швеция соскочил с коня и, взяв того под уздцы, оглянулся. В лесу было подозрительно тихо, по сравнению с лагерем, где казалось, что вся животность этой земли собралась на праздник. Бервальд очень хорошо помнил, что в своей записке, переданной через каких-то перебежчиков, сказал, чтобы русский пришел один. Оксеншерна всегда держал свое слово, а вот у Ивана такой привычки, видимо, не было. За помощь в борьбе с поляками и самозванцем он Швеции так и не отдал Карельский уезд, что по меркам скандинава было нарушением их уговора. Тогда-то и было решено королем, что то, что им причитается, шведы возьмут сами. С кровью, со сталью, но возьмут.
Конь всхрапнул и попятился, не желая подниматься на холм. Еще один плохой знак, животные всегда чувствуют беду лучше каких-то глупых людишек. Но сейчас приходилось этим пренебречь. Отцепив от луки колчан и лук и закинув их на плечо, швед привязал коня к дереву и в одиночестве поднялся на холм, освещая себе путь факелом. Да, ночь была ясной, только Бервальд и при очках плохо ориентировался в темноте. За это он никогда не любил темное время суток еще со времен походов викингов. В ночи прячутся лжецы. А Оксеншерна лжецом себя не считал.
Воткнув факел в мягкую после недавнего дождя почву, мужчина сложил руки на груди, глядя на город, виднеющийся из-за верхушек деревьев. Сколько раз он уже за него воевал? Много, непозволительно много. Это надо было уже закончить и вернуть наследие «варягов» на родину. Непозволительная роскошь – оставлять свои земли врагу. Особенно, если этот враг в сговоре с твоими заклятыми родственникам, желающими тебе только погибели. Кальмарской унии уже сколько лет как нет, но злоба все еще жила в сердцах скандинавов за унижения и притеснения. Для новой войны нужны были силы, для завершающей войны – уверенность в победе. А для этого стоило нарастить мощь, с которой прежнее положение дел не могло бы сравниться. Чтобы даже те страны, что диктовали свои правила в Европе, замолчали в страхе.
Оглянувшись, швед опять поразился той тишине, которая нависла над этим место. Если бы не ветер, шумящий в ветвях деревьев, возможно, Бервальд смог бы услышать звук чужих шагов.

Время поджимало. Если Брагинский все же решил проигнорировать предложение шведа, то Новгород будет взят этой же ночью. Жертвы тоже будут, и их вряд ли простят Оксеншерне.  Прекрасное начало правления в возвращенном городе, лучшего и пожелать нельзя. Разве что, насаженные на пики головы защитников в конец добьют желание новгородцев подчиниться новой власти.
Швед молча обошел воткнутый в землю факел, вокруг которого танцевала тень Бервальда, подчиняясь неизвестной мелодии здешнего ветра, который каким-то чудом не сумел затушить огонь, качающийся из стороны в сторону. Оксеншерна остановился. Стоя здесь, на холме, он чувствовал себя неуютно: тут его можно увидеть отовсюду, он же не в силах разглядеть, что прячется за мощными стволами деревьев, среди черных ветвей кустов и в высокой траве.
Время поджимало. Бервальд чувствовал зарождавшееся внутри души желание боя, причиной которому стала жажда готовящихся к бою солдат. Видимо, Делагарди основательно взялся за их настрой, чтобы быть уверенным в своей победе. Но даже без этого они могли победить, ведь Новгород не ждет такой неожиданной атаки изнутри. Швед мог упомянуть в своей записке Брагинскому о том, где произойдет нападение, и когда, однако он покривил душой и скрыл некоторые детали происходящего. Если переговоры пройдут плохо, город придется брать тем самым требующим крови способом.
Мужчина остановился и принялся считать, дав себе слово, что когда он досчитает до второй сотник, то непременно спуститься вниз и отправиться к стенам Новгорода, чтобы присоединиться к своему отряду. Однако он не успел закончить и первый десяток, когда из тени леса появилась стрела и ужалила, будто настоящая змея, шведа в ногу.
«Засада!» - быстро сообразил Бервальд, заскрипев зубами от боли и упав на колено. Рядом с факелом в землю вошла вторая стрела, хвала небесам, миновавшая мужчину. Здоровой ногой Швеция одним ударом сбил торчащий факел и поспешил его затушить, чтобы на время скрыть себя от стрелявшего, который мог продолжить атаку.
Вот как здесь принято благодарить за помощь, да? Подлой стрелой, не показывая себя. Черт возьми, да эти края даже после принятия христианства не покинул дух вольности. Или же это монголы научили здешние народы не верить ни во что? Хотя Бервальд был уверен, что до этих мест гости из Великой Степи не должны были добрести.
Внизу ржал конь, однако Оксеншерна не слышал его за стуком своего собственного сердца, который отдавался в ушах. К прошлому стремлению к битве прибавилось желание отомстить противнику, который сейчас, скорее всего, пытался его окружить.
Но швед всеми силами старался сохранить спокойствие и утихомирить поднявшийся из глубины гнев. В темноте ему сражаться не выгодно. Рваться в лес тоже плохая затея. Оставалось ждать, когда противники подойдут сами. Одну руку положив на рукоять меча, второй мужчина нашарил пронзившую его ногу стрелу. Как назло, наконечник застрял в голени, осталось только определить, какой он. Отпустив меч, швед нашел в темноте вторую стрелу и провел по ней рукой. Зазубрины. Значит, боевая. Такую просто так из тела не вытащишь, хотя любая рана бы на Швеции сейчас зажила быстро – нанесена она не на его территории, и сам Оксеншерна был еще относительно здоров из-за своего положения среди воюющих стран.
Сломав древко, чтобы оно не мешало движениям, Бервальд осторожно перенес вес на другую ногу. Раздался звон вынимаемого из ножен меча, опираясь на который, скандинав смог подняться. Отбиться и уйти к коню, если его, конечно, не прирезали. Швед обратился в слух, даже не мечтая что-либо увидеть.
Наконец-то он услышал шум от мягких шагов за спиной и резко повернулся, проигнорировав боль в ноге. Меч тут же был направлен в темноту, откуда раздался уже сломавшийся, но все еще довольно детский голос. Явился сын Руси.
— Я слушаю тебя, — теперь Оксеншерна точно знал, где остановился Иван. Брагинский, скорее всего, мог видеть его из-за естественного света, который щедро  дарило звездное небо. Честно ли? С учетом разницы в физической силе, очень даже возможно. Хотя скандинав договаривался о встрече на совсем других условиях. Это могло стать поводом для того, чтобы забыть о пощаде и напасть на Новгород без предупреждения сегодня же, сейчас же. Если бы стрела попала в руку, то это было бы очень даже возможно. В гибели людей оказался бы виноват сам Брагинский. Судя по всему, мальчишка был здесь один.
- Если пqичинишь мне вqед, Хöльмгqäд будет взят, - уже ровным голосом, хриплым от молчания, ответил Швеция. Своим ходом Русской Царство уже не успеет добраться до города, конь Бервальда слушался только одного хозяина. Выбор у Ивана был не велик.

Бервальд поморщился от такого периначивания вполне нормального слова. На наречии Ивана Оксеншерна говорил с трудом, однако довольно долгая торговля с местными племенами до принятия ими христианства и походы с теми же целями к Византии дали возможность шведу на порядочном уровне вести переговоры. Только в языке Брагинского была слишком велика возможность проскакивания акцента шведа. Но главное, чтобы они друг друга поняли.
Но мужчина не ответил на провокацию, лишь сильнее сжав рукоять вытянутого меча, чтобы забыть о боли в ноге. Место, куда попала стрела, пульсировало, каждое движение напоминало об оставшемся наконечнике, в сапоге неприятно хлюпала кровь, не желавшая застыть. Но голова была ясна, а перед глазами не ходили темные круги (По причине ли того, что на дворе ночь была?), терять сознание от потери крови швед не собирался. Ему нужно было закончить эти переговоры и забрать то, что ему полагается.
Кашель обратил повисшую на холме тишину в беспрерывное напоминание о войне, разворачивающейся на территории Царства. Он же напомнил скандинаву об еще одном должке, который Иван, кажется, возвращать не собирался. Если бы не все эти факторы, то, может быть, Оксеншерна бы помог вытолкать поляков окончательно с русских земель в честь собственной вражды с Феликсом и Торисом. Однако сейчас его интересовал не дружественный союз, а непосредственно его желания, которые и без того строго ограничивались.
Вот прямо сейчас Бервальд хотел отомстить за свое ранение и как минимум отсечь наглецу руку. Но швед держал себя в руках, на лицо был хладнокровен и делать этого не собирался ни в коем случае. Надо ему еще, чтобы его Новгород запомнил как тирана. Горожане должны знать, что под шведской короной им жить будет лучше, чем под русской. Кровопролитием этого не добиться. Правда, новый король Бервальда говорил обратное, но Швеция убедил его на собственном примере продемонстрировать серьезность его суждений. Устоявшиеся порядки в скандинавском государстве требовали битвы, требовали повторения тех культов воинов и смертей во время сражений. Кто-то требовал закрыть глаза на церковь, которая была против подобной жестокости, однако открыто ничем не запрещала такие бойни.
Русский совсем расшумелся, и Бервальд теперь с точность мог сказать, как ему надо двинуть рукой, чтобы пронзить клинком Брагинского, но он этого не делал. Почему? Потому что Иван еще не согласился на условия шведа.
Глаза все-таки смогли привыкнуть к темноте, хотя рациональней было бы зажечь с помощью лежавшего в сумке на поясе огнива факел и продолжить разговор уже различая своего собеседника. Так-то мужчина с трудом заметил, что Русское Царство уже опустило свой лук и убрало стрелу в колчан. В ответ швед опустил меч, но в ножны убирать его не стал.
«А ты не говори так, чтобы я понял это превратно», - подумал про себя Швеция, надменно вздернув брови.  «Хотел бы поговорить – нашел бы кого посмышленней», - также заметил мужчина, скрипнув кожаной курткой. Боль в ноге то пропадала, то вновь появлялась, и это зависело даже не от движений Оксеншерны. Она шла вместе с потоком кровь, стучащей в висках. Стучало сильней – боль отзывалась также. Но терять спокойствие и хладнокровность Бервальд не собирался, и это у него довольно легко получалось. Не иначе, как долгие века практики с самыми раздражающими личностями, которые получше любой боли могут расшатать психику даже такого спокойного на вид человека, как Швеция.
- У тебя öстäлöсь мäлö вqемени нä шутки, - серьезно заявил Бервальд, чей голос стал жестче, не терпящим какую либо иронию. Мужчина хотел, чтобы Иван серьезно подошел к этому вопросу: не как заигравшийся в сильную страну подросток, а адекватно мыслящий человек, заботящийся о благе своих людей.
- Хöльмгqäд дöлжен быть сдäн дöбqöвöльнö или же выqезäн, - после короткой паузы продолжил швед, переступив с одной ноги на другую. Да, он захватчик. Но кто сейчас не захватывает земли, когда-то давно принадлежавшие ему же? Это можно объяснить местью, тоской, жаждой наживы, как это было у западных стран Европы, даже любовью, но уж точно не простым хотением убить кого-нибудь. Хотя находились и такие индивиды, но даже за их съехавшим с катушек сознанием скрывалась оправданная с его стороны причина. Пускай из их колес в телегах повыдернуты основные спицы, они оставались вполне мыслящими существами. Но неправильно мыслящими, по мнению шведа. Таких надо было ставить на место громкой победой, разоружающей на долгие века, контрибуцией, от которой нельзя очухаться за одну единственную человеческую жизнь длинной даже в самый большой срок. Но тогда в глубине личности зародиться желание мести, и тогда разум его станет таким же, как и у других. Это воткнет на место спицы, и причины станут понятны всем.

Кажется, Брагинский окончательно и бесповоротно свихнулся на почве династического кризиса, затянувшейся войны и собственной недальновидности. Если он рассуждал с таким присущим молодым людям максимализмом, то о быстром решении конфликта можно было только мечтать. Будет упираться до последнего как самый настоящий баран, отчего он точно никогда не вырастит в глазах Оксеншерны.
- Меqтвый гöqöд лучше живöгö? – приподняв брови от удивления, спросил Бервальд, крепче сжав в руке меч. Вот ударить бы такого несмышленого юношу за такие слова, чтобы неповадно потом было своих же людей приносить в жертву ради собственной гордости. Человеческие судьбы – самый дорогой товар на рынке войны, о чем многие забывают, впитывая в себя жажду денег, земель… «…справедливости», - наклонив голову, подумал Оксеншерна. Да, он хотел возвращения того, что исторически принадлежит шведам. Он еще отвоюет датские земли, на которых некогда жил его народ, выгонит с полуострова своего зазнавшегося брата, считавшего себя великим правителем Севера. Не удержал он только равновесие в своей унии. Но перед этим нужно было набраться сил, лучше потребовать все долги с восточных соседей. Довольно грубо делать это в то время, когда им несколько не до обещаний прошлого, но по счетам-то платить надо? Бервальд не терпел задержек и опозданий, и вот сейчас он очень четко ощущал, как мимо них проходит драгоценное время, а с каждой секундой будто умирал один человек и погибало доверие к шведам в Новгороде. Все скорее мужчина приходил к выводу, что нужно было сразу атаковать город, а не уповать на благоразумие молодого Царства. На то оно и молодое, что может допустить такие ошибки, о которых в будущем обязательно пожалеет. У Швеции такие тоже были, он раскаивался в своих поступках, однако учился на совершенных ошибках. Только все равно некоторая часть самоуверенности и даже вседозволенности бродила в его душе рука об руку с жаждой битв, оставшейся сиротой со времен викингов. «Такое ощущение, что торговля в то время была спокойнее… Хотя нет, она была скорее честнее», - решил Бервальд. Действительно, в прошлом ему казалось, будто все в мире решает его отношение к тому или иному человеку. Нравится он – с ним торгуешь, не нравится – не торгуешь. Теперь во всех, даже в нем самом, поселись плуты, которые эту выгоду чувствуют даже за неприятельскими стенами.
Швед медленно вдыхал прохладный летний воздух и также спокойно его выдыхал, сохраняя внешнее хладнокровие. Зрение привыкло в темноте настолько, насколько это было вообще возможно при очках и близорукости. Теперь силуэт Брагинского стал четче, ему необязательно было что-то говорить, чтобы Оксеншерна мог его найти мечом. Видимо, его величество случай решил подкинуть немного удачи Швеции. Если бы еще и проблема решилась побыстрее…
– Только почему он не может быть тогда… общим? – Вот тут-то скандинав чуть воздухом не подавился, когда услышал предложение юноши. Ох, до такого может додуматься не всякий загнанный в угол идиот, решение разумное… Но не тогда, когда ты не можешь диктовать условия, сила все-таки на стороне Бервальда, пускай он и находился на территории Брагинского, которого должны были подпитывать земля и люди. Только, как это… Смута мешала, точно.
- Я уже скäзäл, чтö сейчäс не вqемя для шутöк, - открыто огрызнулся Оксеншерна, недовольный подобным ответом. Сейчас надо было сказать либо «да, я сдам Новгород ради сохранения жизней своих людей», либо «да, я маленький идиот, перережьте половину несчастного города, а я пока выпущу еще пару стрел в здоровую нацию». Последнее очень уж напоминало одного обделенного умом мальчишку из прошлого Швеции. Во времена морских походов скандинав предложил ему помощь в освобождении от захватчиков, а тот ответил, что справиться сам. Что же сейчас с ним стало? Смог ли он стать свободным или так и живет в тех позорных цепях? Если Оксеншерна ныне о нем не слышал, то скорее всего он сгинул в пучине времени. Выживают только те, кто никому не нужен или же настолько силен, что может отразить нападки своих врагов.
- Тöлькö двä öтветä: сдäть гöрöд, погубить гöрöд, - коротко отрезал скандинав. Никаких иных вариантов в его сознании не было предусмотрено, тем более, вряд ли швед сможет не конфликтовать с русским, уж у них-то найдутся причины для ссоры. Причины себя не заставят ждать, и с такими требованиями Оксеншерна точно не получит должное влияние в Новгороде среди его жителей. Хотя если выехать на сравнении властей, то можно наоборот скорее заполучить благосклонность горожан и полностью отхватить себе ближайшие земли… Неплохая идея ведь…

Разговор все чаще заходил в тупик, созданный слишком узким взглядом на окружающий мир со стороны Брагинского. То ли он действительно думал, что разным народам не ужиться под одной короной, то ли считал Швецию не иначе как тираном. Что же, он имел право мыслить так, как ему захочется, однако страдать из-за этого Бервальд не собирался. Город был ему нужен, а в его стране и так жили множество разных народов, не поднимающие восстания, не требующие ненужной им сейчас независимости, так как живут они так же, как и многие другие люди в этих краях. Только теперь их охраняет по сегодняшним меркам солидная шведская армия, готовая дать отпор не самым слабым государствам Европы.
- Я егö спäсу, - покачав головой, сказал Оксеншерна. «А твой кризис его сам убьет. Мало ли что с ним сделают «братья» по крови, которых ты сам сюда позвал», - этих слов мужчина не произнес, решив, что это лишь обозлит и без того расшатанного подростка. Договориться с южными соседями было сложней, но с каждым своим предложением Брагинский готовился их переплюнуть. Не вступать же с ним в сражение? В каком-то смысле битва вышла бы практически равной: швед силен, но ранен, а русский пусть и мал да разбит смутой, но в темноте видит лучше. Только что он может противопоставить скандинавской стали кроме своего лука?  Очертаний ножен Оксеншерна не заметил, нарваться на сюрприз он не желал.
Вот-вот начнется штурм, вот-вот вспыхнет пламя, отражающееся в шведских клинках, вот-вот на лицах одних людей появится страх, а на лицах других – ярость, затмевающая разум. Бой водоворотом засосет в себя защитников и атакующих, пустит их смертельную пляску, которая будет похожа на языческий обряд, пускай и все на этих землях верят крестам.
Здесь же висит тишина, которую иной раз прерываемая голосами: то сухим и низким, то молодым и звонким. А так и не скажешь, кто кого на переговоры вызвал. Тирады Русского Царства немного затянулась, и Оксеншерна не уловил вопроса, на который бы стоило ответить, потому что казалось, что все они обращены не к нему, а к кому-то другому. Если бы Брагинский начал сейчас крутиться на месте или ходить кругом, швед бы не удивился, так как походило на то, что юноша размышлял вслух.
Но Швеция все-таки попытался представить ситуацию, которую ему подкинул сосед. Первой мыслью стал решение, что мужчина бы никогда бы такого не допустил. А если бы и допустил, то город бы сдал. Свежи были воспоминания о бойне в столице, жило в его душе желание сохранить жизни людей своим позором. Его можно смыть, а ушедших не вернуть.
- Вöзьми уже нä себя öтветственнöсть: убей свöй гöрöд сäм или дäй спäсти егö мне, рäз уж ты не в силäх этöгö сделäть, - подняв меч на уровень шеи русского и почти выплевывая слова, сказал Бервальд. Он  умел ждать, он очень хорошо умел ждать, и мог бы подождать и сейчас, но чувствовал, что если он сейчас ничего не сделает, то город может достаться третьей стороне, с которой ему только предстояло сразиться лицом к лицу, но совсем за  другие территории. Еще одного фронта ему не надо, это только осложнит задачу.
- Предлäгäю другöе услöвие, - громче ответил Швеция. – Хöльмгрäд перехöдит пöд мöю зäщиту, нö öстäется твöим гöрöдöм. Рäзберись с öстäльным, тöгдä и пöгöвöрим ö двöевлäстии.
«Если к тому времени ты еще будешь жив», - конец фраз был мужчиной опущен. Русское Царство должен был радоваться, что сейчас Оксеншерна изменил свое условие, так как подобное происходило очень редко. Если он хотел после войны  получит какие-то земли, то во время заключения мирного договора он редко шел на уступки. И изначально он не собирался этого делать и сейчас, но иметь дело с таким твердолобым существом при поджимавшем времени оказалось занятием сложным и почти невозможным.
Шведы теперь оказывались не захватчиками, а временной охраной, которую нужно было превратить в постоянную. Для размышлений об этом еще было время, но не сегодняшняя ночь, поэтому его требовалось выиграть подобным договором. Бумаги здесь не было, чернил тоже, зато был конь, который мог доставить их к людям, контролирующим нынешнюю ситуацию. А голоса русского и шведа сейчас многое значили для них. Как и зажженная стрела, которую Бервальд мог бы пустить вверх. Знак простой, а сколько значения… Только бы сделать это.

Швеция слишком хорошо знал славян, чтобы понимать их сомнения во время заключения договоров. Им не были свойственны европейские понятия о чести, ближе им была азиатская хитрость, благодаря которой были взяты многие города. Хотя бывало в прошлом, что обладающие истинно рыцарским характером люди брали крепости лживыми обещаниями о спасении всех жителей. Викинги тоже были не самыми честными людьми в понимании окружающих, несмотря на многие правила и законы, которые действовали внутри северных народов.
Но сейчас, когда в ход могли быть пущены лишь слова, не подкрепленные на бумаге обещаниями, проверялись истинные стороны души, готовой оказаться честной или лживой. Кто окажется кем – рассудит время. Ныне все равны. Кто скажет да, кто скажет нет – все окажутся правы, лишь по истечению срока испарятся чьи-то обещания, как вода на солнцепеке.
- Ты уже нäкäзäн зä свöй öбмäн, - убирая меч в ножны, сказал швед. В его же интересах было лишить Речь Посполитую возможности сражаться с ним, лучше всего подходила их война с Русским Царством. Оксеншерна даже встречал вариант объединения сил против поляков с литовцами, однако он отмел его. Доверия у него к восточным соседям никогда не было, на слово верить он мог лишь в том случае, если при определенном моменте мог вступиться за свои речи. Если его обманут, он накажет мечом. Если сделают все так, как обещали, то и он выполнит и те условия договора, которые обязан. Именно нарушение многих обещаний спровоцировали череду войн, из которых Бервальд вышел наученным горьким опытом воином, не доверяющим просто так даже близким. Все на проверку, все поставить так, чтобы не был в проигрыше от обмана. Если невозможно, исправить любыми силами.
- Тöгдä решенö, - произнес Оксеншерна, сбрасывая с плеча колчан с луком. Достав из кармана огниво и стрелу с готовым зажигательным наконечником, он быстро справился с огнем, благо ветер позволил себе ненадолго утихнуть, и поднял лук над головой со стрелой. Прицелившись в направлении уснувшего Новгорода, швед выстрелил в воздух, почти над собой. Свистнула тетива, не одарив Бервальда приятным пением за его нелюбовь к стрельбе, и огонь поднялся к небу. Звезды на нем могли бы и спрятать стрелу среди таких же ярких огней, но под собственной тяжестью она ринулась вниз и воткнулась в землю в нескольких метрах от шведа.
- Мöлись, Pojke, - покачал головой Швеция, затушив огонь. Если воины уже пошли по проходу, вряд ли они смогли увидеть стрелу. Но опасениям Оксеншерны пришел конец, когда он почувствовал укол ярости где-то в глубине души, после которого последовало облегчение. Рука, сдавливающая его сознание в тисках, которые вот-вот грозились превратиться в объятия битвы, исчезла. Никаких знаков они подавать не должны были, иначе новгородцы могли принять их за нападающую армию, которой они и являлись. Зато по поводу выпущенной стрелы могли возникнуть подозрения. Нужно было поскорее исчезнуть отсюда. – Нäм пöрä.
Прихрамывая на раненую ногу, Швеция спустился с холма и поманил за собой русского. Мужчине нужно лечение и доказательства правдивости слов Брагинского. Если шведы сейчас войдут в город, то и само Царство убедится в том, что Оксеншерна не лжет. Быстрее всего в этом случае было воспользоваться лошадью. Кое-как запрыгнув на коня, скандинав молча протянул руку юноше, помогая тому забраться. Усадив его за собой, Швеция пришпорил животное и пустил его вниз к городу.
Обратный путь показался Оксеншерне короче, хотя лагерь и располагался к холму ближе, чем Новгород. Усиленно борясь с головокружением, которое пришло вместе с потерей крови, скандинав старался не дать коню идти своим путем, правя на город. От стен Хольмграда, чья судьба была решена несколько раньше, отделился конный отряд с факелами, который, видимо, должен был проверить лес на наличие вражеской армии. К счастью, шведы должны были быть с другой стороны, однако Бервальд с Иваном двигались прямо на них. Забавный поворот судьбы – разобраться со всеми проблемами и оказаться чуть ли не в плену, если не убьют на месте. Обогнуть отряд не представлялось возможным – с другой стороны лес был слишком густым и шел к резкому спуску, где не всякий человек пройдет. Тем более разве не шведам в скором времени охранять эти стены и этих людей? Оксеншерна потянул за поводья, и конь перешел с галопа на рысь. У него же за плечом Русское Царство, как никак. С таким грузом больше шансов выйти из ситуации победителем.

Отредактировано Sweden (2015-01-08 22:17:05)

Конь с рыси перешел на шаг, когда швед натянул поводья, заметив приблизившийся к ним отряд. Кажется, он даже почувствовал взгляды воинов, которые недоумевали из-за странного поведения чужака. Странно еще, что Бервальда на месте не убили. Хотя с этим бы у них были определенные проблемы в честь чрезмерной живучести Швеции, как в прочем и остальных наций.
В голове раздался какой-то едва заметный звон, и мужчина поморщился, остановив коня. Пускай убить его нельзя, однако вполне человеческое ощущение нехватки присутствовало.  Что может быть приятнее, чем наконечник стрелы в ноге? Разве что, он же в сердце, и если Оксеншерна сейчас что-то не сделает, то может получить его в подарок со всей местной щедростью.
Совсем остановив коня боком к появившемуся отряду, Бервальд прислушался, пытаясь разобрать в их речи хоть какие-то слова, ибо в гомоне плохо понимал местный язык. Наконец, кто-то громко и ясно потребовал объяснений по поводу присутствия здесь чужаков. «Вскоре здесь мой народ чужаком не будет», - подумал про себя швед, глядя на соскочившего с коня Брагинского. Новгородцы быстро признали в нем того, кем он являлся на деле. И не было пределов счастью горожан, неужто обрадовались неожиданному спасению от шведов? Или же просто они очень долго искали Брагинского. Конечно, когда кто-то подобный пропадает на ночь глядя, в любом случае будешь волноваться.
Куда смотрела Швеция во время обмена любезностями, понять нельзя было: огонь отражался в его очках и прятал холодные глаза в пестром отблеске факелов. Только Бервальд совсем не обращал внимание на окружающих его людей, неожиданно отрешившись от реальности в пользу собственного сознания, чтобы притупить боль в ноге.
- Едем в Новгород. Тебе нужна помощь. С ранением. – Оксеншерна даже сам не заметил, как взглянул на Ивана. Смысл фразы юноши дошел до шведа секундой позже, когда он опомнился и кивнул. В голове промелькнула довольно странная мысль о том, что следовало отказать и поспешить к отряду за городом, чтобы уже вместе с ним въехать в город. Это будет выглядеть как минимум достойным уважения событием. Но Швеция уже согласился, а отступать от своего решения он не привык.
Дождавшись, когда Брагинский заберется на лошадь кого-то из своих людей и отряд двинется в сторону ворот, Оксеншерна ударил ногами по бокам коня и последовал за новгородцами, ориентируясь на свет факелов.
Почти касаясь лицом гривы коня, Швеция качался из стороны в сторону, вновь погрузившись в свои мысли, даже не задумываясь над дорогой. До Хольмграда было рукой подать, тем более они ехали уже не через лес, а по открытой местности, где шанс выпасть из седла посредством цепляния за какую-то ветку почти что отсутствует. Для подобного случая надо быть полным неудачником, а Бервальд сегодня хоть чего-то, но добился.
Стук копыт стал более различим, всадники выехали на дорогу, ведшую прямо к открывающимся воротам Новгорода. Как же Оксеншерна желал увидеть это еще несколькими годами раньше: Альдейгья изначально была городом скандинавов, и ближайшие территории тоже должны были принадлежать им. Экспансия на восток, жизнь с необразованным племенами, которые на порядок уступали тем народам, что шведы встречали на западе. Оружие, что оставили здесь скандинавы, драгоценности, одежды – кто бы вспомнил об этом после изгнания, когда они добровольно чужаками ушли с этих земель. А ведь была сила, но нельзя было ее использовать – тогда еще можно было закрыть глаза на все. Сейчас нет. Вера ли все поменяла? Католики, православные, протестанты, о которых швед слышал лишь пару раз… Церковь действительно порой определяла друзей и врагов.
Отряд въехал в город, а следом за ним проехал сквозь ворота и Бервальд, даже не пытаясь в сумраке разглядеть постройки и улочки. У него еще будет на это время. Все же не мешало бы въехать в город вместе с Делагарди и его воинами, на чьих доспехах красовались короны со львами, и чьи синие щиты были украшены золотыми крестами. Это бы в полной мере отразило всю значимость этого события. Швеция не сомневался, что у него появился шанс заполучить город через доверие. Чем дольше его люди пробудут здесь, тем больше становится возможность им остаться здесь как на родной земле.
Домчав до какого-то определенного места, которое, видимо, высматривали новгородцы, отряд остановился. Кони ходили кругами, то и дело раздавалось ржание. Появились люди, которые брали лошадей под уздцы. К шведскому коню, чья морда была уже вся в пене, подходить опасались, однако все же кто-то отважился это сделать, заметив, с каким трудом наездник сидит в седле прямо.