Начался дождь. Холодные темно-серые капли быстро стекали по стеклу, смывая вниз прилипшие крупицы первого снега. Казалось, одновременно с ними что-то точно так же скатывалось вниз в другой, настоящей жизни – а мы лишь равнодушно наблюдали за неспешным, но коварным течением, не задумываясь о будущем, не принимая ничто во внимание. Каждой из капель суждено было сорваться с карниза, чтобы неслышным, но жестким ударом разбиться о промерзлую землю.
Снаружи бушевал ветер, раз за разом налетая на город, будто желая разрушить его, вырвать деревья с корнем, разбить окна в домах, поднять вверх черепичные крыши – и снова обрушить вниз, уничтожив все живое, что оказалось поблизости по несчастливой случайности, коварной усмешке фортуны.
Забавное чувство противопоставления. Здесь, внутри, царила теплая и уютная атмосфера. Лампа на изогнутом столе светила мягким приглушенным светом, а потрескивающий огонь камина освещал пространство комнаты, которое без искр пламени было бы таким же мрачным, как и затянутая грозовыми тучами небесная гладь.
А снаружи тем временем бушевала гроза, тьма прокрадывалась в город, окутывая его со всех сторон. Не оставалось сомнений, что там, на улице, сейчас очень холодно. А вот в комнате было достаточно тепло, особенно, если подобраться поближе к камину – а Ваш бы так и сделал, не наведайся к нему сейчас нежданный гость, который, кстати, развалившись в удобном кресле, как у себя дома, с явным отвращением пил предложенный кофе. Что, восточный друг, не нравится? Оно и понятно, Ван же употреблял исключительно чай, предпочитая сей напиток самому вкуснейшему кофе.
Трудно было твердо и окончательно сказать, как Ваш относился к Китаю. Его настроение менялось так же быстро, как ползли стрелки на настенных часах, так же быстро, как сменялась погода, так же быстро, как и состояние самого Вана. Иногда китаец мог быть ужасно раздражающим – например, сейчас, когда нес несусветную чушь, причем сам искренне в нее веря. В такой момент Вашу хотелось просто развернуться и уйти, куда глаза глядят – лишь бы не выслушивать очередные бредни насчет разнообразных китайских сенсаций.
Или не разворачиваться, не уходить – а просто язвить или игнорировать, что, нужно сказать, не лучше.
В какие-то моменты Китай мог быть необычайно милым. Тогда Вашу хотелось просто подойти и обнять его, старого друга, которого он любил, несмотря ни на что.
Ваш перевел пустой взгляд на сероватую оконную раму. Снаружи крошечными стрелами падали вниз белоснежные крупинки первого снега, прилипая к стеклу и стекая вниз, оседая на узком подоконнике. Ветер закручивал снежинки в бесконечный вальс, заставляя их совершать круг за кругом, не прекращая прекрасного полета. В их беспредельном танце проглядывалось легкое ощущение тоски – ведь было понятно, что, как только вихрь отступит, они рухнут на землю, где и проведут последние секунды своей жизни. Не самый лучший конец, правда?
-Видишь ли, ару…
«О, кто-то решил заговорить?»
Все-таки интрига длилась достаточно долго. Но не настолько долго, чтобы Ваш мог заскучать – особенно сегодня, когда в нем проснулась некая апатия, и швейцарцу было абсолютно наплевать на все события, происходящие вокруг него – он мог несколько минут смотреть в одну точку, не предаваясь никаким мыслям – да хоть несколько часов, если бы только Ван его не отвлекал.
Тот тем временем продолжил. Видимо, ему надоело сохранять интригу, и китаец перешел, наконец, непосредственно к самому рассказу.
- Понимаешь ли ты, Ваш, что такое четыреста лет, ару ка?...
- Мы прожили дольше на этом свете, - философски протянул Швейцария, покручивая в пальцах золотую шариковую ручку.
Китай тем временем замолчал. Видимо, выдерживал очередную театральную паузу. Как это уже надоело, если честно. Пусть переходит к делу, нечего торчать на одном месте, то и дело останавливаясь! Не нужно тут прелюдий.
Очередной акцент на «четырехстах могильных лет». Да понял он уже, с третьего-то раза. Не обязательно повторять снова.
Но, стоило Китаю проронить слова по поводу швейцарских часов, Ваш поперхнулся кофе и закашлялся, опершись рукой на стол. Но это было вовсе не изумление, как, должно быть, ожидал Ван. Прочистив горло, Ваш не смог сдержать смешка.
- Что ты несешь? Быть может, у тебя, как и у твоего народа, плохо со зрением, и вы сочли за крошечные часы обыкновенный камень? Кстати, если ты ничего не перепутал, сегодня не первое апреля, советую посмотреть на календарь или хотя бы в окно, проверишь.
Ваш повернулся к Яо лицом.
- Возможно, кто-нибудь из рабочих обронил часы, пока исследовал захоронение? Может быть, эту могилу уже вскрывали ранее, вот и оставили такой «знак»? И вообще, почему ты обратился именно ко мне? Неужели ты думаешь, что я слежу за всеми товарами, произведенными в моей стране?
Ваш отошел к столу, отпив еще кофе из стаканчика.
- В любом случае, - он остановился, прикрыв глаза и развернувшись к Китаю. – Я бы посоветовал тебе поменьше верить во всякую чепуху. Кто-нибудь из твоих людей подложил часы или обронил и решил раздуть из этого сенсацию. Уверен, все именно так.
Ваш поставил в этом монологе решительную точку. Он мог бы сказать еще очень многое, но было достаточно и таких слов.