В тот момент, как пленник озвучил свое имя, внимающая словам короля толпа приумолкла, а после того, как пленник представился, пошел гомон. Окружающие их люди с любопытством начали обсуждать последние новости Наваррского двора, свидетелями которых так или иначе они стали. - Слышали, он сказал, что он - ангел... Интересно, как отреагирует на это король, ведь были слухи о том, что должен прибыть какой-то посланник неба, чтобы избавить нас от надвигающейся угрозы - очередной войны с Францией... Король повздорил со своим братом, королем Франции, и дело идет к войне. Так ли это? - шептали злые языки. Надо сказать, что шептали чертовски громко. Карлу не пришлось даже прислушиваться к их словам. Публика дрожала и ждала зрелищ. Конечно, в их восприятии ангел явно не был похож на китайца; это величественное существо было облачено в белые одежды, имело белоснежную светящуюся кожу и, как минимум, пару крыльев за спиной, от которых, по легендам, исходило сияние. Голову же ангела венчал золотой нимб.
- "Вот же, засранцы," - закипал набожный наваррец, глядя на хамское отношение к его религии. - "Этот подлец еще смеет называть себя ангелом и насмехаться тем самым над моим католичеством! Да сколько их, этих "ангелов", мы здесь видели за последний год. Штук двадцать? Тридцать? И ни один до своей смерти не стал ангелом! Все, как один, лжецы! Бог низложил самозванцев так же лихо, как Дьявол вложил в их язык силу наречь себя посланниками Божьими!"
Он сильно сжал в кулаке свою правую руку и стукнул ею по поручню трона. Шепчущееся окружение притихло. - "Мало того, что этот безродный выскочка смеет говорить это в лицо мне, королю, так еще и эти треклятые собаки смеют воспринимать его слова, как чистую монету!" - кипел Карл, не в силах сдержать такого посрамления над своей религией. Что-что, но вот религию он очень любил и уважал. Уважал, как любое средневековое королевство, считая ее - святыней, а себя - помазанником Божьим на трон. И каждый раз, когда на троне Наваррском появлялся новый монарх, он наследовал эти мысли от предыдущего, как незримую аксиому. Как нечто столь естественное в период абсолютной монархии.
Наваррский сделал злую гримасу. Вероятно, гость уже должен был понять, какая цена будет назначена ему сейчас за его обидную шутку. Он итак уже стал звездой вечера, и все разговоры пира обещались быть только об этом инциденте и странном юноше с раскосыми глазами, а завтра он мог бы уже распрощаться со своею головой на плахе на главной площади Памплоны.
- Божьи писания гласят о другом посланнике небес. - Набравшись хладнокровия начал свою речь Наваррский, - Ты не имеешь нимба над головой и белоснежных крыльев за плечами. Таким образом, королевской властью, вверенной мне Богом, я признаю тебя дьявольским отродьем и велю заточить в подземную темницу моего дворца! - Карл снова сделал стражникам жест, и те схватили наглеца под руки, после чего утащили в подземелья.
Пир продолжился, однако решение короля тут же было одобрено всеми присутствующими лично. Вот представьте! Каждый придворный лично подошел к Карлу и, лобызая его руку, согласился с мнением монарха и льстиво облили того лестью. - "Желчь струится в их мыслях и словах. Наивные люди. Они не понимают той иронии жизни, которая дана мне. Я знаю все их стороны жизни, ведь потому что я - есть страна. Я все в этом замке: стены - мои уши и глаза, слуги - мой голос, придворные - мои игрушки. Марионетки, с которыми не так уж и весело играть. Но вот, в мой набор пожаловала новая кукла. Над ней я не имею власти, и это так забавно. Я хочу сыграть с ней в игру. Интересно, этот Ван Яо умеет играть в шахматы?" - с загадочной улыбкой на лице думал король. - "Я давно не встречал достойных себе противников. Глупо будет кошке не поиграть с мышкой, когда она у тебя прямо под носом, а ты сгораешь от скуки и нетерпения. Все войны - лишь игра. Тактика и стратегия. Все войны - лишь моя шахматная партия. Я вот уже сколько лет жду, когда смогу сыграть хоть с кем-нибудь. И этот забавный человек, незнамо меня, зашедший ко мне в гости. Он чертовски забавен."
В этот вечер Карл Наваррский здоровски напился вина, чтобы никто из придворных не подумал, что в темницу к зверю их король пошел на трезвую голову. Он идеально сыграл опьяневшего в стельку монарха, которому даже предложили свою руку помощи некоторые ушлые придворные, надеявшиеся в будущем снискать себе какой-никакой награды. Но Наваррский вынужден был послать своих слуг на все буквы французского алфавита - в состоянии опьянения ему прощали и не такие выходки. Так или иначе, он добрался до входа в подземелья.
- Меня здесь не было, - прошептал Карл, приложив указательный палец к губам. Его улыбка приобрела оскал джокера в тот момент, когда его лицо осветила свеча одного из патрульных нижних этажей. Тот, точно завороженный, застыл на пару секунд на месте, а потом направился далече, как ничего и не было. Король сам был ведьмой в некотором смысле, и ничуть не стыдился этого, активно используя данные ему от природы таланты.
Таким образом, прошмыгнув на самый нижний этаж замка, он добрался до темницы, куда заключили гостя. Любопытство Наваррского вновь взяло верх над его логикой и он, освещаемый светом факелов, прикрепленных к стенам, предстал перед Яо во всем своем кукольном естестве: Здравствуй, дорогой друг. - Елейным голосом начал Карл. Приговор-приговором, но для игры в шахматы у Наваррского была еще целая ночь впереди. - Зачем же ты кличешь на свою умную головку столь кровавые беды? - И снова эта надменная ухмылка всевластца этих стен. Игра была слишком заманчива для Карла. Новый гость. Новая фигура на его шахматной доске. Новая интрига, длинной в одну единственную ночь. О, Карл хочет выпытать у этого человека как можно больше полезной для него информации. Король сразу понял, что Яо - чужестранец по тому, как тот представился. Новый язык - всегда что-то интересное. Новое и непознанное. Это просто манило Карла Наваррского. - Разве там, откуда ты родом, предпочитают войну дружбе? Я не верю! - Как в театре говорил он. Конечно, театр одного актера. Наваррскому просто были необходимы зрители, ведь он сам, порой, верил в то, что он говорил и делал, намного более, чем остальные. - Нет такой страны, где бы желали войны... Только если она, война, не расценивается как игра, как интересная игра: культ личности короля, пешки-отряды пехоты, прекрасные конные рыцари и самая прекрасная спутница любого игрока - королева смерть. О, да. Ферзь... Ты, друг, играешь в шахматы? - спросил Карл, доставая откуда-то из-под полов своих одежд небольшую складную доску. - Уверяю тебя, сейчас в нее играют все. Зачастую, все споры за бутылку вина, за прекрасную леди, за добротного коня, - все решается именно на этом поле боя! - Карл раскрыл доску и бережно высыпал фигуры на холодный каменный пол. Лакированные и деревянные фигурки с обреченным криком боли упали вниз. Им снова придется драться друг с другом: они, такие дружные - единое целое в общей коробке, все тридцать два друга. Они снова вынуждены воевать на шестидесяти четырех клетках друг с другом. Но короля Наваррского это зрелище не волновало. Ему нравилось сталкивать две армии в жестоких комбинациях и тактических приемах: рентген, двойной удар. Карл мог часами говорить о различных шахматных теориях, а все вокруг невольно становились слушателями его поучительных лекций. Перенося на шахматную доску - аллегорию своего правления, он, порой, и не понимал, как ловко ставил сам себе мат, играя поочередно то за одних, то за других. Было просто скучно, не с кем было играть.
Теперь же, когда китаец стал невольным игроком Карла, ему ничего не оставалось делать, как играть. Так решил король. - Ходи. Так и быть, я отдам тебе право первого хода, гость. - пренебрежительно бросил монарх, пододвигая доску к клетке так, чтобы просунув между прутьями руку, можно было бы походить. Наваррский взял себе черные. В отличии от многих политиков-шахматистов его времени, он любил черные фигуры больше белых. Нет, совсем не потому, что они черные, а за то, что тактика игры черными фигурами иная, чем у белых, и она была ближе к душе Карла Наваррского: отойди назад вначале, чтобы ударить в конце; иногда один ход решает всю партию; инициативу у белых необходимо перехватить в том случае, когда уверен, что все уже готово, и можно проводить решающие комбинации, порой, жертвуя пешки и легкие фигуры. Идиллия настоящего рыцарства была для упоенного игрой короля во всех этих разномастных приемах, мудреных формулах и бесконечном множестве красивых жертв, выгодных рокировок и игре на флангах.