Снег, искрясь, медленно пересыпался под промерзшими практически не сгибающимися пальцами. Мороз обжигал леденящим холодом кожу, и Франциск, склонившийся над землей, порой конвульсивно жмурился от слепяще-белого мира вокруг. Мира, куда он ворвался без приглашений, нарушив привычный жизненный лад. Североамериканские земли, казалось, всем своим естеством стремились изгнать инородных людей. Закономерно и вовсе неудивительно.
Замерли руки, коснувшись окоченевшей, покрытой мелкими ледяными иглами кожи. Бонфуа отшатнулся. Из сугроба в праведном ужасе и молчаливом укоре на него неотрывно смотрели серо-голубые глаза покойника. Минус один.
Смотри же, смотри, идиот. Почему же ты отворачиваешься? Не смей отводить глаз, слышишь? Это твои люди. Твои же идеи, гоненья за властью, господством, влиянием. В сущности, вам все равно – чужие или свои. Ты двинешься по головам, сам даже не осознавая, не думая о последствиях, только бы насолить чёртовому испанцу. В голове непривычно звучал собственный голос. Собственный ли? Неестественно строгий и категоричный. Вряд ли бы при других обстоятельствах он мог принадлежать легкомысленному и беззаботному французу.
За спиною, тем не менее, глухо покашливая, старались сохранить безмолвность люди. Те, что остались. Пока еще. Теоретический колонизатор невольно сжал кулаки до хруста в костяшках, вглядываясь, словно под гипнозом, в синеватое лицо мёртвого юноши. Он был одним из самых молодых в экспедиции, если даже не младшим. Энергичный и вспыльчивый. Слишком-слишком-слишком. Это и сыграло с ним злую шутку. Он пропал этим же вечером. Глупая до боли история.
- Всё хорошо. У нас еще есть провиант, - Франция пытался успокоить людей, вернуть им зачатки надежды и веры в него. Они же казались практически счастливы на очень короткую долю секунды, подобрав себе место временного привала, наивно надеясь, что здесь, может быть, не настигнет насквозь пробирающий ветер. В подобных условиях никому ничего не нужно, кроме ночлега, каких-то запасов, достаточных для выживания и шаткой фантомной уверенности.
- Серьезно? Пища продержит нас на ногах, но ненадолго, - сквозь зубы шипел молодой человек, один из участников действа. Впрочем, сомнительного. – Этот снег станет вашей могилой. Для всех вас, глупые люди. Вы не видите большей удачи, чем погибнуть за государство – за него. Или с ним. Только он перешагнет ваши трупы, не вспомнив по именам. Умирайте, гибните в этих проклятых льдах, если это ваш выбор. Но я – не хочу! – он срывался на крик, болезненный, хриплый, но полный ярости и отчаянья.
Франциск устремил на него непонимающий, но наигранно покровительственно-утешающий взгляд.
- Успокойся, ты забываешься. Никто не погибнет, мы сможем. У нас будут ресурсы и сила. Мы покажем всем этим испанцам, что нам нипочем ни препятствия, ни погода, - его собственный голос звучал не многим лучше. Горло саднило, каждое слово казалось сдавленным и вымученным через силу. Жалкая попытка утешения. Но, как бы там ни было, страна обязана поддерживать свой народ. Даже такая, в такой ситуации.
- Non, ты уже обещал! Обещал европейский климат. Оглянись. Оглянись же вокруг, это и есть твоя «Венеция»? – парень обвел руками пространство, хрипло и истерично смеясь. Главное, чтобы он не повлек за собой цепь сорвавшихся. Не выдержавших холода, болезней и космических амбиций своего предводителя. – С меня довольно. Я ухожу. Обратно.
Он и правда ушел, после надорванных криков и ссор, сдерживаемый напрасно. Благо, никто не рискнул двинуться вместе с ним. А теперь его мертвенно-ледяные глаза, казалась, глядели в душу.
- Возьмите лопаты, - тень нездоровой усмешки мелькнула на побледневшем лице в ответ на изумленные взгляды-вопросы. Хоронить в снегах - глупость. Как и все, что делалось в последнее время, - Мы ведь не собираемся перешагивать через трупы, да?
Ритмично застучали лопаты. Бонфуа тёр ладонями щеки, безуспешно стараясь согреться. Ему показалось, он начал бредить, завидев вдали сквозь пелену непрекращающегося снега отблески огня. Смешно держать пусть к воображаемой точке. Но если не остается иного?

Отредактировано France (2014-01-19 01:44:49)

Бонфуа упрямо уводил свою команду вглубь через лес. В свете недавних событий французы вели себя тише воды, ниже травы. Само собой разумеется, что никто не хочет вдруг затеряться, отбившись от коллектива, отступиться, заснуть вечным сном среди снегов. А, может быть, он и сам способен оставить их на растерзанье морозам и всем тем, кто теоретически может водиться здесь? В конце-то концов, это всего лишь люди. Смертные, недолговечные люди. Только пешки в вечном противостоянии стран? 
С точки зрения дисциплины и воспитания, это правильная позиция. Покажи своим подчиненным изувеченный холодом труп – и больше они не проронят ни слова поперек твоего. Но даже под призмой собственной эгоистичности, кому нужна такая дисциплина, и есть ли с нее прок, если тебя проклинают ночами, замерзая под толщей снега?  Каким бы ни был Франция с разных ракурсов противоречивой истории, конечно, он волновался за своих людей. И с государственной, и с человеческой стороны. Последняя, впрочем, только мешает политике и, как правило, должна задвигаться на второй план. Франциск так привык примерять личину легкомысленного беспомощного существа для определенных целей, естественно, что практически сросся с ней воедино. Но он далеко не последний идиот, чтобы поддаться порыву какой-то странной щемящей тоски и наступить на горло собственным амбициям.
Обманчивый дым заставлял углубляться в чащу. Благо никто не думал о нем ни как о цели, ни как о чудесном спасении. Всего лишь средство, как и каждый из них. Стук лопат начинал раздражать, болезненно отзываясь ноющей пульсацией в висках.
- Не отставайте, мы уже близко, - блондин рефлекторно поморщился, заходясь хриплым и сдавленным, царапающим горло кашлем. Очень-очень скверная предпосылка. Да, изначально было очевидным, что помимо привезенных инфекций, кто-нибудь да получит тут минимум воспаление легких, и то в лучшем случае, надо сказать. И Франциск, вероятно, будет если не первым, то не единственным и не последним так точно. Каждый пятый сетовал на самочувствие, каждый второй рискует остаться здесь навсегда, лишенный могилы и всяческой вести домой – о какой-либо связи в этих землях не может идти и речи. Европейская верхняя одежда, возможно,  хоть отдаленно и приспособлена к холодам, но совершенно бессильна против подобных капризов климата. Да и если бы климата только единого.
Ноги проваливались в вязкий снег по лодыжку, глаза предательски заслезились, напряженно всматриваясь сквозь клубящиеся белые хлопья, стремясь зацепиться взглядом за необходимый сейчас огонёк-маячок. Бонфуа приостановился, облокачиваясь плечом о смолистый сосновый ствол и рассеяно заморгал, не доверяя зрению.
Дым… рассеялся? Франция был уверен, что прибыл в Северную Америку при здравом рассудке. Вытянутые от удивления лица его коллег подтверждали догадки. Единолично сойти с ума он не мог просто физически. Групповые галлюцинации? Неужели, допустим, и при таком раскладе возможно дойти до такого?

Отредактировано France (2013-04-16 01:34:03)

А может быть, к дьяволу всё это? Снарядить корабли и в обратное плаванье? Сколько осталось их тех, что в состоянии исследовать земли, подходящие для выживания, но не для привычной жизни? И сколько в итоге останется? Приметы призрачного костра исчезли сами собой, как несвоевременный плод обостренного воображения, тем самым придушив на корню остатки шаткой надежды. Без хоть какого-то, но ориентира в таких, казалось, бескрайних снегах единственное, что возможно - вырыть себе по могиле заранее. Как раз и лопаты имеются. Конечно, слишком утрированно, слишком просто и слишком глупо. Хотя в силу определенных условий сам факт идеи о покорении Северной Америки уже сам по себе казался действительно феерической глупостью. И все же француз, наверное, просто бы не был французом, если бы по доброй воле и личной природной самонадеянности не ввязался в очередную сомнительную авантюру, утащив за собой хвост подобных ему, разве что чуть менее наивных, но по роду деятельности обязанных подчиняться последователей. Говорят, дыма без огня не бывает. Но что если не было ни того, ни другого? Если чудом не закрывающиеся от ослепительной белизны и хаотично летящих в радиусе обзора снежинок глаза рисуют лишь то, что хотят видеть? Если это и не было галлюцинацией от резкого перепада температур в медицинском смысле этого слова, то миражом или чем-то вроде фантома, что упрямо рисует мозг почти отчаявшегося человека, добровольно, пусть и не сознательно похоронившего себя в этом ледяном аду. Конечно, он бы ни за что не признал, что здесь был наравне с человеком. Точно таким же смертным. Точно такой же игрушкой в руках судьбы.
Франциск обессилено прикрыл глаза, опираясь щекой о шершавый промерзший ствол, напряженно вслушиваясь в резкий свист ветра и сдавленные простуженные голоса горе-спутников. Интересно, если все и случится так, как пророчат жалкие остатки здравого смысла, то, к чему все и движется, они бросят его? Если сейчас, вот с этой же самой минуты, игнорируя всё и вся, он, наконец, решится поддаться апатии, уснуть посреди ледяной пустыни и больше ни за что и никогда не открывать глаз? Бросят. Бросят, конечно же, бросят. Это же люди, они всегда такие. В большинстве своем, за редким исключением. И правильно, кстати, сделают. Альтруизм – это тоже всего лишь еще один красивый миф, каждый выживает так, как умеет.
На фоне мешающихся звуков и ощущений, Бонфуа не заметил, как перестал распознавать чувство холода, стремительно провалившись в еще не сон, но уже полубред. Ничего и никого боле не существовало вокруг, даже собственное тело постепенно переставало ощущаться. Снег, оседавший на сомкнутых веках, казался горячим. Он бы подумал, что это температура, и был бы прав, но поток мыслей как будто бы сам заморозился, остановив внутренний диалог. Так прошли, наверное, считанные минуты. Но время, казалось, тянулось медленней, чем должно. Мелькавшие перед глазами блеклые очертания падающих снежинок угомонились, и сквозь пелену недотранса отчетливо проступали знакомые черты лица.
Испания, Испания, Испания. Везде, везде и всегда. Даже в этом Богом забытом месте ты о себе заявляешь, мой друг. Если бы только не ты, я бы ни за что не сунулся бы сюда сам, старый упрямый бес.
Миражный Антонио то задумчиво хмурился, то с неприкрытым злорадством щурился, растянув губы в беззвучной усмешке.
Француз резко распахнул глаза, реальность ударила его новой волной холода, насильно заставив вернуться к жизни. Нет, конечно, нет. Испанец бы ни за что не сдался. Он бы грыз под собой оледеневшую землю, пил бы растопленный снег. И точно так же бродил бы по трупам но вернулся. Он обязательно бы вернулся домой, полуживой и едва ли держащийся на ногах. К чертям собачьим. Пусть хоть удавится там от счастья и правит своими колониями, сколько захочет, пока это возможно. И Франция сделает все, но выживет. Нет, не только, они все выживут, чтобы не случилось. Уж в этом он-то ни за что не уступит никаким там испанцам, потому что сильнее. Гораздо сильнее, чем кажется на первый взгляд.
- Послушайте все меня. Независимо от того, чем всё закончится, могу поклясться, я вытащу вас отсюда или до последнего буду с вами. - Франциск незаметно сам для себя перестал удивляться и морщиться от нелепого скрежетания голоса. Говорить он любил, настраивать на боевой дух, чуть ли не соловьем заливаться. Но сейчас, с одной стороны, физически необходимо поберечь связки, если не хочется вернуться на родину, пусть даже и победившим, но немым, тем более, каждое слово рискует быть последним, а с другой – они верят ему, пока он говорит.
- Если кто-то из вас посмеет преставиться раньше времени, если только... - блондин неестественно хрипло рассмеялся, поняв, насколько глупо звучала последняя фраза. В самом деле, он что собирается запретить им… умирать? Боже правый!
Еще чуть-чуть и они сами будут готовы прикончить его прямо здесь и сейчас, если их поведут дальше в лес, не позволив приостановиться. Нужно думать, как обосноваться на ночь. Долгое нахождение в том подобии палаток, что колонизаторы взяли с собой, неминуемо грозило сначала обморожением и явно не первой степени, а после – летальным исходом. Если костры – только галлюцинации, а тепла не найти и в помине, они создадут его сами. Однако же тут только снег и ничего, кроме снега. А если предположить, что он не станет их неизбежной гибелью, а, наоборот, послужит во благо спасения? Мужчина наклонился к земле и зачерпнул в ладони рассыпающуюся субстанцию. Господи, разумеется! Что еще способно лучше держать температуру? Говорят, зарывшись в сугроб, можно протянуть еще несколько суток. Но это все в крайнем случае, ведь это не то, что должно получиться в итоге.
Послушно вбивая каркасы в землю и по неоспоримому указанию, сооружая вокруг дополнительные снежные стены, французы, похоже, немного воспряли духом. Кажется, все не настолько паршиво. Вот только снег послушный и гибкий, а пальцы – не очень. Кое-как совладав с нежелающими подчиняться руками и утеплив свою палатку, Бонфуа забрался внутрь, пододвинув колени к груди, экономя естественное тепло. Здесь действительно было на несколько градусов выше, что не могло не порадовать. Но могла возникнуть одна еще не возникшая, но вполне возможная проблема. Пропитание. Сейчас его вполне хватает на всех, но со временем и оно. Придется им рыскать по лесу, как диким зверям, в поисках хоть каких-то трав или ягод. Кстати, о звере. Если все станет совсем уж худо, всегда можно наломать веток и научиться делать ловушки. Ну, а куда тут денешься-то, если жить хочется? Наверное, можно и успокоиться. Конечно, они не пропадут, а сейчас у них есть и какая-то еда, и немного вина. Само собой, колонизаторы просто не могли не нарушить традицию и не привезти алкоголь на чужие земли. Так поступали всегда. Считалось, что так подчиняются проще. Хотя в этот раз Франциск запретил спаивать местных жителей при обнаружении, да и вообще тратить резервы как чуть ли не единственную возможность разогнать кровь по венам. Он без особой надежды потянулся к бутылке. Сейчас можно. Сейчас просто необходимо как-то согреть горло.

Отредактировано France (2014-01-19 14:14:43)

Вино, чего и стоило ожидать, было обжигающе-ледяным, болезненно резанув по воспаленному горлу. Эффект ли это самовнушения или волшебные свойства алкоголя притуплять не слишком-то перспективную реальность, но становилось действительно чуточку легче. Самую малость, но легче. Сквозь судорожно стиснутые стучащие от холода зубы пробился сдавленный кашель, и француз понял, что он вполне в состоянии сохранить способность разговаривать внятно, не превращая речь в некое подобие предсмертных хрипов, если, конечно, в дальнейшем побережет связки. В глазах появлялся привычный живой блеск, но Франциск вовсе не чувствовал опьянения, мороз и непрерывно свистящий за хрупкими стенами самодельной палатки ветер отрезвили бы любого. К тому же, каждый грамм был на счету и, сделав несколько спасительных глотков, он с трудом заставил себя оторваться от горлышка и закупорить бутылку. От греха подальше.
Несомненно, предстояла тяжелая ночь.
Мужчина с завидным упрямством отгонял от себя крайне навязчивые, но довольно, в принципе, правильные мысли о том, что ее переживет не каждый. Былой оптимизм и жизнелюбие вернулись к нему лишь недавно и были готовы вот-вот покинуть его в любую минуту от пары тройки неосторожных, зато реалистических рассуждений. Ведь было бы слишком грустно признать, что, несмотря на громогласные обещания до конца оставаться вместе, они все равно. Люди они ведь слабые. Если законы подобных жанров верны и независимо от результатов экспедиции, он все же вернется домой, если повезет, то с парой-тройкой выживших, которые оказавшись в привычных климатических условиях, протянут чуть больше недели, будь на то воля Всевышнего. Бонфуа же, как и положено, надолго сляжет с затяжной пневмонией или чем-то похлеще доныне еще неизведанным и, не приходя в сознание от постоянного жара, будет в бесконечном бреду снова видеть кривую ухмылку испанца и излучающий немое превосходство взгляд. А однажды. вдруг придя в себя и вернув адекватный рассудок (а как же иначе, государству не подобает так просто загнуться от воспаления легких даже с «современным» уровнем медицины), он увидит это вживую. Нет-нет-нет, тогда наилучшим вариантом была бы холодная смерть. Или лучше вообще больше не думать об этом?
Однако разом навалившаяся адская усталость действительно позволяла больше ни о чем не думать. В этом был ее плюс – меньше поводов для неуместного отчаяния. Утро вечера мудренее. Франциск ощущал чертовски изможденным, понимаю, что с трудом шевелит расслабляющейся рукой. Тело категорически отказывалось его слушаться, да и разум больше почти не боролся с тяжелеющими, словно свинцовыми, веками. Блондин откинулся назад, опираясь на снежную стену спиной, и позволил сознанию отключиться. Пусть здесь и правда было теплее, но, конечно же, риск замерзнуть насмерть никуда не исчез. Только вот какой-никакой, но всего лишь риск – это все же лучше, чем в таких условиях не ночевать вообще. Да и люди нуждаются в отдыхе, иначе они будут попросту валиться с ног. Правду говорят, что сон – это лучшее лекарство. Хотя, с другой стороны, не всегда и зависит от того, чем он сопровождается. Франции в этот раз повезло, он не видел во сне ни уже успевшего смертельно осточертеть Карьедо, ни бескрайних снежных холмов, ни еще не исследованного леса. Он вообще ничего не видел, провалившись в крепкое беспамятство. На этот раз повезло.
Не слишком долгий, но все-таки сон действительно освежил его, и француз почувствовал себя несколько лучше. Разминая затекшие от однообразного положения мышцы, он вышел из своего временного «жилища». Ночь была поздняя и, вокруг, стояла относительная тишина. Бонфуа поднял, устремив взгляд в почерневшее небо. Тучи постепенно рассеивались, пропуская лунный свет. Колкие снежинки по-прежнему падали на лицо, но метель затихала, уступив размеренному снегопаду. Надолго ли? По закону подлости – нет, но мужчина впервые за все это время, что они бродят здесь в поисках неизвестно чего, почувствовал относительное спокойствие.
Никого будить не хотелось, но Франциск, пригнувшись, проник в ближайшую палатку, осторожно растолкав одного из своих мирно спящих людей.
- Тише, не поднимай  остальных. Я пойду и немного осмотрюсь в округе. Ты остаешься за главного. Если не вернусь к утру, а я, конечно, вернусь, собирайтесь и отправляйтесь назад, садитесь на корабль и возвращайтесь домой, - отдав необходимые распоряжения, он внимательно посмотрел в растерянное лицо разбуженного колонизатора и ласково улыбнулся, успокаивающе положив руку тому на плечо, вновь повторяя чуть тише, - Я, конечно, вернусь.
- Мне разжечь костер, чтобы Вы быстрее нашли дорогу?– предложил подчиненный и сонно потер глаза. Уже не имело значения на самом ли деле он беспокоился или понимал, что без воплощения государства они сами не смогут обнаружить обратный путь. Франция не поведет их на верную гибель, вот почему он должен сначала сам посмотреть, что там дальше. Это был очень странный порыв среди ночи, но он нутром чуял, что почему-то обязан поступить именно так.
- Давай не будем дразнить диких зверей огнем, я не заблужусь, - блондин покачал головой и, развернувшись, пошел прочь, прихватив кое-какие припасы с оружием - на всякий случай. Снег заскрипел под подошвами ног, в руке, раскрываясь, щелкнул карманный ножик. Француз слегка размахнулся и черкнул острым лезвием по одному из стволов, оставляя пометку на случай, если зайдет слишком далеко. Он все шел и шел, вслушиваясь в звуки ночного леса и стараясь идти по прямой и никуда не сворачивать. Ему на миг показалось, что это очередная галлюцинация, когда меж деревьев мелькнул силуэт, который явно принадлежал человеку. Мужчина прошел вперед, сделав попытку приблизиться, и юркнул за широкий ствол крупной раскидистой ели, наблюдая. Если это какой-нибудь местный индеец-охотник, от него можно ждать как беды, так и возможности разобраться в происходящем. Но инстинкт самосохранения лучше не игнорировать.

Отредактировано France (2013-08-06 03:29:57)

Браво, Франциск. Можешь поставить памятник собственной глупости.
Сорваться посреди ночи с относительно безопасной стоянки, никому ничего толком не объяснив. Да, были, какие-то смутные общие фразы. Они должны были успокоить и внушить веру в лучшее, но вряд ли способны вызвать у промерзшей  до самой души толпы что-нибудь, окромя мысли о том, что их предводитель все же сошел с ума от отчаяния и собрался покончить с собой наименее сложным способом. Обаяние действует здесь все меньше, и красноречие на этот раз не вытащит его из могилы. Ничто не вытащит его из могилы, в которую он завел себя сам.
Самоубийство?
Лучше не произносить этого вслух, звучит нелепо, фальшиво и дико. То, что во все времена оставалось уделом слабым. Но, да, это именно самое что ни на есть настоящее самоубийство. Причем, абсолютно заслуженное и добровольное.  В сущности, сам виноват. Никто не гнал их, нет, не их, а одного определенного человека на север под страхом скорой расправы, упираясь между лопаток дулом новомодного огнестрела. Внезапное осознание накрыло с головой, усиливая ставшую со временем почти привычной ледяную дрожь. Француз нервозно зажмурился, с досады слегка приложившись затылком о шероховатую кору, и глухо зашипел от накатившей злости, ощущая, как к щекам запоздало приливает кровь. Неужели он и взаправду сумел настолько проморозить мозги? Оружие. Мушкеты остались в лагере. Он не взял с собой ничего. Да здравствует феерический кретинизм!
И ради чего все это? Непрочувствованный организмом алкоголь запросто мог лишить его последних намеков на здравый рассудок, но если бы дело было лишь исключительно в этом. Свою персональную борьбу Франциск перегорел. Как человек увлекающийся, он всегда бросался в омут с головой и тянул за собой остальных подчас прямиком ко дну. Он загорался от любой незначительнейшей провокации и в ту же секунду рвался устанавливать и непременно навязывать остальным свои позиции. Но, к своей же беде, так же стремительно потухал. На одних амбициях далеко не продвинешься, особенно, когда сразу же выясняется, что вокруг  нет ни несметных богатств, ни экзотических женщин, увешанных золотом. Только снег, снег, снег. Добро пожаловать в реальную жизнь. И именно в такие моменты бездействия и апатии, когда все силы давным-давно брошены на достижение призрачных целей или впустую растрачены, чтобы не завыть от тоски, Бонфуа осознанно лез в самое пекло. Потому что больше ничего не оставалось. Упаднические настроения в лагере и всеобщий бытовой алкоголизм выводили его из себя. Делать. Хоть. Что-то. Эта мысль казалась единственной зацепкой, способной заново разжечь в нем чувство хотя бы самосохранения, и она же заставила его безрассудно подняться и уйти неизвестно куда, немного нетрезво покачиваясь и убеждая себя, что это во благо, что это поможет всем. Он мог бы придумать  еще тысячу оправданий, так лучше и благороднее, чем признать свою полную неадекватность. Никто и никогда, будучи не в слишком здравом уме, как правило, не соглашается с фактом собственного безумия. Беззащитность и почти абсолютная безоружность в ночном лесу, несомненно, являются неутешительными симптомами.
Прижимаясь спиною к дереву и панически вслушиваясь в приближающиеся по скрипящему снегу шаги, Франция ощутимо напрягся и покрепче сжал в похолодевшей ладони рукоять походного ножа. На худой конец, его можно метнуть в подкрадывающегося хищника, но супротив целой стаи уже ничего не попишешь. Умные (или не слишком?) люди вещают, мол, врага нужно знать в лицо. Сразу видно – они никогда не тонули в сугробах вдали от привычной цивилизации. В любом случае, безумнее, чем сейчас он уже не станет.  Ему смертельно надоело играть в «партизанские войны» с воображаемыми врагами, которых с энтузиазмом великого сказочника посчитал своим долгом придумать чуть ли не каждый участник экспедиционной группы. Умирать, так с песней. А песню про него еще обязательно сложат, если только кому-то повезет больше. Колонизатор мысленно досчитал до трех и, резко развернувшись, двинулся навстречу мнимому агрессору. Он ожидал чего угодно от злобных тварей с окровавленной пастью до возмущенных индейцев, вооруженных луками и топорами. Подросток. Светловолосый и светлоглазый, как коренной европеец. Это невозможно. Так не бывает. Француз отшатнулся и разжал пальцы, выронив нож – единственное орудие самообороны в глубокий снег. Если какой-нибудь местный колдун развлекается тем, что посылает к ним наваждения, чтобы сбить с дороги… Сказки все это, нет никаких колдунов. Мужчина облегченно выдохнул, отгоняя остатки маразматических подозрений, и, пересилив себя, сделал шаг.
- Не бойся, - он поднял руки к груди, демонстрируя, что безоружен. Бонфуа приблизительно предполагал, что сейчас им, с похудевшим осунувшимся лицом и болезненно-хриплым голосом  только детей и пугать. – Я не причиню тебе вреда. Ты заблудился? У нас есть еда и огонь, к сожалению, большего не дано, но выбирать не приходится, - мягко проговорил блондин, попытавшись ободряюще улыбнуться. Он хорошо понимал, что в таком виде уже не внушает доверия, но лицемерная привычка казаться всегда благонастроенным и добродушным никуда не девалась, даже наоборот. Дело действительно не столько в том, чтобы разобраться в логике происходящего. Пареньку здесь и правда не место. И даже Франциску, каким бы он ни был, ничто человеческое не чуждо.
Чудеса дипломатии, жаль, что вы не работаете в этих Богом забытых местах.

Отредактировано France (2014-01-22 01:24:43)