Гадкий запах несвежей рыбы, мелкий летний дождик, гниющие от влаги халупы и практически никогда не прекращающийся, действующий на нервы размеренный стук копыт старых кляч о каменную набережную – весь Крым будто ополчился на него, и даже погода, казалось, делала всё, чтобы выкурить его отсюда. Однако, того «всё», что только было у этих земель, уже оказалось недостаточно однажды, и потому Садык, неловко ёжась на софе от нежданной прохлады, вынужден был игнорировать обстоятельства, сопровождавшие его визит в новое ханство. Жутко неприветливое ханство.
Но ничто, совершенно ничто не было способно теперь обмануть его. Там, за туманом, за серыми стенами Бахчисарая, за грязными посёлками, он знал, лежали плодородные, богатые земли, бывшие первейшими и важнейшими его воротами в Восточную Европу. Что бы ни говорили о Садыке, каким бы чудищем его не малевали в зашуганных одним именем его империи провинциях, ему, как и любому человеку, как и любой нации, не чужды были мечты. Он спал и видел Европу, объединённую под алым, как реки крови, пролитые османскими турками, полотнищем, да и на Европе, наверняка, он уже не остановится.  Тем паче, в последнее время его всё больше и больше стал волновать парнишка с чуть более восточных, нежели прочая Европа, земель. Знакомство с его старшей сестрой наверняка станет поводом для их дальнейших частых встреч. Но, разумеется, сама Ольга интересовала его ничуть не меньше.
Им давно нужно было встретиться. Не на поле брани, а, скажем, в его дворце в Стамбуле. Чего не говори о славянках, какими бы дикими и своенравными они не были на деле, красота их, такая изысканная для турецких мужчин, не могла не привлекать к себе… внимание. Ольге не шли безразмерные тряпки и мужская броня, не шла и кровь её рукам, и своенравность, и воля к свободе не подходили её пухлым губам и наивному взгляду. Но, конечно, он понимал, оружие в руки девушка взяла не от хорошей жизни, но, зато, изменить всё было вполне по его силам. Возможно, ему стоит сделать пару приятных подарков Ольге, и тогда она наверняка запоёт иначе. Ольга, и многие другие славянские девушки.
Был за ним, конечно, грешок работорговли, а за кем его, в то нелегкое время, не было? Бахчисарай пусть и не был самым приветливым городом из тех, что когда-либо посещал Садык, но денег он ему приносил очень много, а большего он не просил. Разумеется, не было и мысли о том, чтобы лишиться Крыма теперь, когда Османская империя только начинала окупать немалые убытки, причинённые очередной военной компанией. Дела ещё не были отлажены на турецкий лад, и Садык лично, что бывало не так часто, присутствовал здесь, оставив дома молодых Гупту и Гераклеса, что, к слову, каждый раз было крайне рискованным предприятием.
Нельзя сказать, чтобы Турция был несправедливым правителем или, более того, жестоким тираном. Скорее, он был как все, только гораздо, гораздо сильнее. Всё своё детство он провёл таясь, наблюдая за войнами Македонии и Персии, в тени великой Древней Греции, водил, если можно назвать её так, дружбу с монгольскими племенами, и сам вырос каким-то усредненным вариантом между якобы просвещённой Европой и нелюдимой Азией, застрявший между двух миров, не принятый нигде, как, разве что, Царство русское, но ни на кого более не походя. Разве не мог он однажды уподобиться кочевникам таинственной Каппадокии, скрыть лицо маской и уже под новым именем ступить на земли тех, кто даже существования его не признавал?

Чем был он хуже? Где сыскал свою дурную славу? Разве одно только разрушение он приносил за собой? Эти вопросы он задавал ни раз, и ни раз Европа отвечала ему холодным молчанием. Она знала, час её близок. Она знала, порядки её не вечны, религия её ослабла. Рано ли, поздно ли, она уступит ему. Её тело одряхлело и ослабло, а он, после стольких лет ожидания, мог потерпеть ещё, самую малость, что оставалась ему до полного его триумфа.

Безумно хочется вернуться в Стамбул, к надоедливым, но, по крайней мере, покорным колониям, в тепло и спокойствие. Сам того не замечая, Садык несколько нервничает. Работа не идёт, и бумаги, целиком и полностью связанные с вопросом Крымского ханства, валяются перед ним на столике в полном беспорядке. Тревожные мысли посещают его, да, к тому же, этот вездесущий, надоедливый стук копыт…
В каком-то неясном порыве, Садык вскакивает с софы, меряет комнату своей «резиденции» торопливыми, широкими шагами. Взгляд бегает по неспокойной, мутной воде, выглядящей ещё более хмуро через просаленное окно. Скука, настоящая скука. От этой серости даже на душе у турка бесконечно тяжело. Рука как-то сама хватает кусочек прихваченной из дома пахлавы, но даже это не способно поднять ему настроение.   
Кажется, он ждёт. Пусть и не знает, чего, но сердце его находится в неодолимом волнении с самого утра, возможно, от этой мерзкой, докучной погоды. Раньше-то он из-за мелкого дождичка не раскисал.
Будь он дома, уже давно отправился бы на конную прогулку, да только... только дом его остался далеко, а выйти из усадьбы в Бахчисарае, Аллах свидетель, себе дороже. Люди здесь чуют турков словно дрессированные, да только и османы, и татары, всё им, кажется, одно, всех они встречают и провожают взглядом, наполненным такого гнева и, в то же время, обречённости, что даже Садык стал чувствовать себя неловко. Но всё это, конечно, ничего. Не затем ли он завоёвывал эти земли, чтобы навести здесь свой, особый порядок? Пройдёт лет двести, и никто не узнает ни Бахчисарай, ни его жителей.
- Капудан-паша?
Не слышал ни стука, ни шагов. Возможно, если бы это был не один из пашей, никто бы так и не осмелился потревожить Садыка в его покоях.
- Вас просит девушка. Местная. Не с пустыми руками. К тому же, прехорошенькая.
- Вели пройти.
Неловко согнувшись в поклоне, паша вышел. Для какого-то особого вида Садык уселся обратно на софу, поправив белую маску. Настроение его отнюдь не располагало к визитам, но он, кажется, уже давно понял, что за девушка могла навестить его сегодня, и заранее не ждал от неё ничегошеньки хорошего, кроме, разве что, её личика. Ну, по крайней мере, она могла развеять его скуку, так ведь?