Зиму Кёркланд никогда не любил. Если обыкновенным ирландским летом сорок дней и сорок ночей не переставая шел дождь (в Библии они назвали это потопом, а у нас в Ирландии это называется климатом), то обыкновенной, самой что ни на есть посредственной ирландской зимой сорок дней и сорок ночей беспрестанно валил снег. И эти постоянные снегопады были настоящим спасением! Если свинцовые, тяжелые тучи разбегались, становилось невыносимо холодно, ничто не мешало ледяному ветру с севера продувать вашу и без того облупившуюся «избушку», дуть в лицо именно тогда, когда нужно навестить сестру в казавшимся в такие моменты бесконечно далеком Белфасте.  Но обещание, данное ещё в канун Рождества, когда вся горе-семейка Британских островов собирается за одним столом, нужно выполнять; нацепив осеннее ушитое заплатками пальто, кое-как обмотав заранее красное лицо зеленым шарфом из овечьей шерсти, нацепив на дырявые носки не менее дырявые ботинки, Патрику пришлось топать в Северную Ирландию, в гости к Александре. И хотя небо буквально утонуло в серой пелене, безжалостный, яростный ветер моментально сорвал с рыжей головы берет, отсутствие которого, в общем то, ничего не изменило. Да, Патрик выглядел по настоящему жалко. Картофельный голод*, многовековая тирания, а теперь ещё и война за независимость, этой невозможно холодной, опустошающей своей мрачностью зимой. Конец века не приносил ничего, кроме несчастий, репрессий и войн. Есть было нечего, все деньги и силы уходили на боеприпасы, поставляемые то американцами, то кем придется, из-за чего оружие часто оказывалось абсолютно негодным, разве что для топки почерневшей от копоти древней печки. Ещё в двадцатых годах Патрик согласился пойти на это, ещё в двадцатых годах он потащил за собой свою сестру в этот хаотичный, поглощающий мир войны, где любое средство хорошо. Казалось было, война закончилась так давно. Но где же покой, обещанный золотой мечтой свободы? Где земля обетованная, где поднявшийся с колен ирландский народ? Опять взрывы, опять пожары, опять трупы. Который раз за эти десятилетия он просыпается от одних и тех же кошмаров? Два невинных мальчика, проходивших мимо снаряда, установленного его, Патрика, руками. «Им ещё шестнадцати не было», писали в газетах. Никто не сказал Патрику ни слова, и это душило его ещё больше. Люди стали воспринимать такие вещи как нечто должное.
Правда, зима – отвратительное время года. Где в такую пургу найти машину до Белфаста? «Каменистая дорога в Дублин»** это всё сказки, по-настоящему сложно добраться до любимой младшей сестренки. Ни нормальной дороги, ни нормальной техники. Сейчас, в это тяжелое время, такие вещи просто не могут волновать Ирландию. Как давно им с сестрой пришлось затянуть пояса? Время идёт, а на ремне приходится прокалывать всё новые и новые дырки. Попадая в такую ситуацию, уже и вспомнить не можешь, какого это, жить иначе. Запах паленой плоти больше не раздражает нос, а нестерпимая боль в животе – обыкновенное явление. Человек удивителен по своей природе лишь тем, что он, в отличие от иных живых существ, способен приспособиться к абсолютно любым условиям. Кто будет кричать от кошмара, приснившегося не в первый раз? Даже смерть, и та приедается с удивительной скоростью.
Поймав, наконец, попутку, Педди позволил себе пригубить предусмотрительно взятую из дома флягу с виски. На самом деле, ирландец и не мыслил ни долгой, ни короткой дороги без одной и той же старой, доброй походной фляжки. Выпивать (именно выпивать, а не пить) в последнее время приходилось всё чаще. Достать виски стало проще, чем обыкновенную питьевую воду и, конечно, еду; ирландская «святая вода» согревала и удерживала от неумолимого желания обняться с петлей. Сделав один ужасающий своей жадностью глоток, Патрик закашлялся, потирая оледенелыми руками многодневную щетину. Страшно подумать, сколько недель он не принимал самый обыкновенный душ! А когда денег не хватает даже на еду, кто будет думать о новой бритве? Конечно, подобный образ жизни истощал бывшего некогда беззаботным молодого юношу. Болезни стали его постоянными спутниками: коленную чашечку прострелили ещё в двадцатых, голова регулярно звенела от похмелья, покрасневшие глаза еле разлипались по утрам, в жуткого вида мокроте иногда проглядывали капли крови. Но когда ходить по врачам, если Дублин вот уже пятьдесят лет стоит в руинах, если из Белфаста регулярно приходят вести о всё новых и новых взрывах? Только такие дни, как канун рождества, заставляют Патрика вырваться из рутины, приостановить работу и направиться к семье. Как и раньше, вся британская семья собирается в особняке у Артура, того самого горячо любимого старшего братца и тирана беззаветного, ввергшего ирландский народ в пучины отчаяния. Надо ли говорить, чего стоит Патрику держать себя невозмутимо и гордо, так, словно всё как раньше, словно всё в порядке? Благо, Ирландия никогда не отличался особенной педантичной опрятностью, и, возможно, Англия не замечает, или упорно делает вид, что не заметил состояние, в котором теперь прибывает его брат. Даже несмотря на свалившиеся тягости, Патрик был и остаётся шумным, веселым парнишкой с безумным взглядом, любящим выпить и потанцевать на столе, что никак не вяжется с приступами сухого кашля и нездорово проступающими сквозь бледную кожу ребрами. Один только Уэльс, то ли благодаря своей наблюдательности, то ли благодаря врожденной проницательности подметил, что даже для такого безголового, как Пат, слишком странно носить дырявые ботинки в середину зимы, но подобные замечания Эмрис всегда делал как будто между прочим, тихонько и украдкой, так что никто и не придал этому особого значения. «Какой, черт бы его побрал, вежливый парень», усмехнулся Ирландия, утирая рукавом плаща красный нос. «Где это его носит в последнее время? Сто лет не виделись с глазу на глаз, будь проклята эта война».
И пусть кажется, что ни долгой дороги в пургу, ни войне нету конца, конец есть у всего в этом мире, и, рано или поздно, сквозь завесу снега вдалеке покажутся невысокие домишки и огоньки из засаленных крохотных окошек. А вот и дым... Спрыгнув с грузовика, услужливо провезшего  Юг через добрую половину Ирландии, Патрик протянул оставшиеся в этом году без перчаток руки к небу. Снег, упавший на побелевшие ладони, был черным. Но правда, кого это здесь удивит? Сунув оледенелые руки в дырявые карманы пальто, Патрик, срываясь на бег, двинулся вдоль по главной площади. Александра жила прямо на центральной улице у «ирландского Арбата», в двухэтажном домике, в котором… не горит свет? Пару раз пнув дверь дырявым ботинком, Патрик нервно сплюнул в сторону. Похоже, сестра и думать забыла ждать его. Ну, к себе домой она ведь вернется, правда? Усевшись у дубовой, заледеневшей двери, Патрик принялся добивать остатки виски в своей фляжке. Где то поблизости наверняка должна быть таверна…

Отредактировано Ireland (2013-06-25 16:29:37)

Вместе с сумерками пришел и покой. Где то вдалеке огромные, старомодные уличные часы пробили шесть вечера. Ветер, который и являлся причиной аномального холода, поутих, в отличие от снега, который всё не переставал валить огромными комьями, не оставляя ни малейшего шанса увидеть хотя бы конец улицы. В это время года солнце уходило за горизонт также незаметно, как и появлялось оттуда, да и сам Белфаст, в связи с нынешним положением дел, освещался не ахти как, потому Патрик рисковал просидеть ещё немыслимо сколько часов на снегу, в темноте. Когда фляга оказалось удручающе пуста, а иного способа отогреться не представлялось, он встал с уже просиженного места и принялся топтаться на месте, растирая всё равно неминуемо оледеневшие руки. Пару раз Патрик заглядывал в ушитые морозными узорами окна, но из-за пурги, а также темноты, царящей внутри квартир, невозможно было разглядеть хоть что-то. Где могла гулять сестра в такую ужасную погоду? «Скорее всего, решила переночевать где-нибудь у подружки. Сам виноват, нужно было предупредить её». Тяжело выдохнув, Патрик завалился обратно к двери.
Вероятно, отчаиваться ему было рано, вот посидит здесь ещё с часок и направится на поиски кабака подешевле. Его мрачная, обмерзшая, худощавая фигурка всё равно никого особо не волновала. Людей не только здесь, но и вообще в городе было на удивление мало (конечно, все нормальные люди по домам сидят!), а редкие прохожие и сами, даже с первого взгляда, отчаянно нуждались в помощи. Больше всего на свете Патрик опасался встречи с каким-нибудь старым приятелем или, не дай Бог, родственником. Он мог быть откровенен со своей сестрой, по его же вине она находилась в практически том же положении, что и он, к чему ему прятать от неё дырки на своих носках? Но если Александру решат осчастливить своим визитом скажем, Шотландия, или, что ещё хуже, Англия? Представив холодное, чопорное лицо англичанина, с каким бы он как бы из вежливости осведомился, отчего Патрик сидит здесь, на снегу, в убогих тряпках, в Ирландии называемых одеждой, Кёркланда передёрнуло. И конечно, разве мог ирландец быть рад проходящему мимо Скотту, который в силу своего характера мог бы закатить настоящую истерику, насильно схватить его и потащить восвояси, кормить и отогревать? Да, с первого взгляда перспектива тёплой кровати и сытной еды казалась сейчас наиболее привлекательной. Шотландия, будучи старшим из братьев, всегда чувствовал на себе некую ответственность за семью, пусть даже он и не добился той независимости, что была теперь у Патрика. Конечно, Ирландия нуждался в помощи, но сможет ли он её принять? Он не хочет давить на жалость, не хочет принимать подачки, даже во времена страшной нужды. Глупость? Может. Но каждый раз, когда Патрик думал о подобном, его щеки вспыхивали, а всё его существо сотрясалось от дикого, омерзительного стыда. Гордость? Наверняка. Независимость – это его решение, он добился её сам, сам развязал войну за неё, и сам будет жить с этим, даже факт отсутствия всякого выбора не умаляет его ответственность за свои поступки. Даже такое далекое событие, как Великий голод, своей мрачной тенью напоминает о необходимости независимости для Ирландии. Вот только голодная смерть что тогда, что сейчас омрачает существование своей перспективой. Интересно, что станет со страной, если он умрёт?
С крыши, прямо на рыжую макушку, свалился снежный ком. Уже без сил, без всякого желания продолжать бороться за существование на этом жутком морозе, Патрик тряхнул головой, правильнее сказать, «уронил» её вперед. И пусть становилось теплее, убитый своим горем человек, топящий себя в болоте собственных переживаний день за днем, не обратит на улучшения ни малейшего внимания. Страдать люди, как ни странно, любят по своей природе, какой бы абсурдной эта природа подчас не казалась. Одно лишь хорошо, любимая младшая сестра не докатилась до его судьбы; на Севере жилось чуть лучше; как-никак, у пробывшей столько лет колонией девушки было гораздо больше привилегий и шансов на лучшую жизнь, нежели у её братца.
Из пурги вынырнула очередная фигура очевидно заплутавшего в эту метель бедолаги. Уже по инерции Патрик отвел взгляд в сторону, опасаясь встретится взглядом даже со случайным прохожим. Видеть хотелось только дорогую сестру; перед другими людьми возникала острая потребность под землю провалиться, да хоть зарыться в снег, лишь бы не привлекать к себе внимания. Но, увы, на белом снегу лохматые рыжие пряди, только что умытые снегом, различались прекрасно.
- Не сиди на снегу. Почки отморозишь – до боли знакомый, вкрадчивый голос. Как по команде, Патрик вскочил. - Может быть у вас, у ирландцев, между ног стальное обмундирование, но я изрядно замерз. Не составишь мне компанию - я планирую найти что-нибудь теплое с плотно закрывающимися дверями и окнами, если это еще имеет место быть, конечно.
Аж сердце защемило, нелепость какая. Испуганным, щенячьим взглядом Патрик зыркнул вбок, на подошедшего вплотную парня, одетого на зависть тепло. Кого уж точно здесь не ожидали, так это окоченевшего не меньше самого Республики валлийца. На всё ещё увенчанную остатками снега полупустую от алкоголя голову со своеобразной братской заботой надели трогательную шапку с шерстяной подкладкой, напоминающую своим покроем старые, добротные головные уборы горцев, которым приходилось ежедневно и еженощно иметь дело со стихией. А впрочем, когда твоя семья столь огромна, сложно не встретить в столице очередного родственничка. Наверное, Уэльс входил в тот небольшой список людей, встречи с которыми Патрик не то чтобы не сторонился, а даже искал. Эмрис с детства был таким: странно тихим, но всегда понимающим и внимательным к чувствам других. Он не станет поднимать балаган, как Шотландия, он не был законченным садистом, как англичашки. Даже этот милостивый жест, даже эти слова, которые в другой ситуации, с другими людьми Патрик истолковал бы превратно, в исполнении валлийца казались трогательными. Но, не смотря на легкость, с которой Педди молча согласился принять шапку, его мучал стыд за своё нелепое, жалкое положение, словно он отчитывался по какому-то кварталу перед Уэльсом, а заплатки на его пальто были пятнами от кофе на ценных бумагах. Плавно синеющие от холода щеки вспыхнули ярким румянцем. Чтобы хоть как то скрыть своё смущение на пару с бедностью, Патрик, внезапно даже для себя, уткнулся носом в плечо брата, громко, хрипло смеясь.
- Помяни черта, а он тут как тут! Было бы стальное обмундирование на моей печени, Уэльси, я бы, может, другим человеком бы был! – несмотря на неприлично громкий смех, сочащийся даже сквозь слова Патрика, сам парень, казалось, держался на ногах только благодаря опоре на «Уэльси».
От практически горячего, мягкого плеча Патрика оторвало упоминание о чем то «тёплом, с плотно закрывающимися окнами и дверями». Фляга уже давно болталась на поясе пустой, что для уважающего себя ирландца было просто нестерпимо. Подхватив под руку братца, Патрик двинулся прямо в пургу, вороша в памяти воспоминания о Белфасте, а точнее о тех местах в нём, где можно было выпить. Их приветствие было до жути странным, но люди, знающие друг друга так много лет, связанные кровным родством, могли себе это позволить.
- Так, что привело тебя в Ирландию?

Отредактировано Ireland (2013-06-28 12:49:01)

Чуть только они сделали шаг со ставшего ненавистным крыльца, дырявые ботинки ирландца добротно зачерпнули свежего снега, что, в общем то, доставило не так много неудобств, ведь, как говорил Антон Павлович, «наступи кошке на хвост, и она забудет о своей зубной боли». И хотя это Патрик подхватил брата под руку, только благодаря Уэльсу, на которого был смещен центр тяжести хоть и худого, но всё-таки уже взрослого мужчины, в лучшие годы своей жизни любившего добротно подкрепиться картошечкой, эта парочка могла медленно двигаться сквозь столбы снега. Радовала лишь молчаливая, трогательная услужливость Эмриса, с которой он позволял Педди чуть ли не падать на него, не делая даже ни малейшего замечания, хотя самому валлийцу, безусловно, было не легче.
Пусть республиканец старался широко улыбаться, оголяя недавно выбитый передний зуб, вставить который также не было денег, а изумрудные глаза задорно горели свойственной только ему неземной искрой счастливого безумца, тело выдавало истинное состояние хозяина: обхватив брата за руку, как за спасительный круг, Патрик еле-еле переставлял ноги, то и дело подаваясь всем корпусом вперед, грозясь с минуты на минуту упасть наземь, судорожно подхватывая слетающую с головы шапку, пришедшуюся немного великоватой по размеру, но всё равно как нельзя кстати теплой. По хорошему, Кёркленд пару раз хотел вернуть её, но, уже однажды приняв её, боялся оскорбить чувства в душе своей очень заботливого, пусть и не показывающего этой своей черты, кроме как делом, братца. «Истинный валлиец, дело для него всегда было важнее пустой болтовни», усмехнулся Пат, право, про себя, в очередной раз подавшись вперед, словно уже вдрызг напившийся, что было, отчасти, правдой. Отчасти!
Нелепый вопрос, брошенный Патриком как бы невзначай (волновало ли его действительно, зачем Уэльс приехал в Белфаст? Приехал и хорошо, здесь ему, несмотря на все войны и кризисы, всегда будут рады), повис в воздухе. Неловкой тишины, конечно же, не возникло, благодаря дико завывающему ветру, вновь набирающему обороты, спасибо конечно. Но ведь нету ничего более обыкновенного, чем вечная переменчивость ирландской, да и, впрочем, английской, валлийской в том числе, погоды. Даже к вечному непостоянству можно, кое-как, да привыкнуть.
- Вышел прогуляться, узнать курс на сегодня. И немного потерялся – Эмрис говорил с ощутимым трудом, буквально выталкивая звуки сквозь крепко сомкнутые зубы, так что Патрик дал себе завет не мучать родственника глупыми расспросами хотя бы до таверны - К тому же, где в Кардиффе найдешь такой замечательный пуб, как здесь? Кажется, алкоголь течет в ваших жилах заместь крови, а? Алая высокоградусная ртуть.
И вновь неприлично громкий смех, словно припадок эпилептика, закончившийся нервным, суховатым кашлем. На удивление незаметно для Уэльса, на снег полетели крошечные алые капельки. Не без усилий, Патрик кивнул, хотя со стороны можно было подумать, что он вновь метит обняться с обмерзшим камнем площади. «Знает же, как подмазаться ко мне, старый хитрюга!».
Едва видя дальше своего носа, Ирландия прикрыл глаза, не в силах больше бороться со встречным ветром, корчась и жмурясь от валящего в лицо, обжигающего холодом, как бы парадоксально это не звучало, снега; целиком отдался во власть Эма, нагло прижимаясь к нему всем телом, стараясь урвать хоть кусочек завидного тепла казавшегося таким удобным свитера, показывающегося сквозь пальто. Так они и двигались, двое потерянных, каждый в своём роде, тёмных силуэта, то ныряя в пургу, то показываясь там, где над площадью нависали карнизы плотно построенных рядом друг с другом серых, как и всё сейчас, домов. Плечом Патрик чувствовал, как не меньше его самого всем существом содрогается его «поводырь», то и дело натягивая на, как у завсегдатая пабов, красный нос шерстяной ворот. Они словно утонули в этом водовороте из снега, барахтались в белом море, как подбитые мелкие рыбешки, уже привлекшие запахом свежей крови крупных хищников, без всякого шанса на спасение, позабытые всем миром, всеми богами. «Кто откроет пивнушку в такую погоду?», думалось Патрику, когда в «проплывающих» мимо окнах не было видно и самой крошечной лучины, возможно только потому, что все окна были небольшие и пыльные, подернутые морозным узорцем. Пальцы на наполовину босых ногах, как и следовало ожидать, отнялись, странно лишь, что так поздно. Приходилось ставить ступни от балды, наугад, постоянно спотыкаясь о собственные ноги и припорошенные снегом кочки. Упасть бы  прямо здесь, зарывшись носом в густые светлые кудряшки, тихонько уснуть под плотным слоем снега, как медведь, и будь что будет. Черт с этим Англией, черт с кризисом, с бомбами и винтовками, черт даже с вечно оживленной, суетливой Александрой, безумно утомляющей непрестанно льющейся из её ротика женской трескотней. Как же иногда хочется обыкновенного, человеческого покоя, как редко сего дара удостаиваются страны! И каким уравновешенным, мирным выглядел сейчас Уэльс, пусть и ёжившийся от снега, но всем своим видом, даже этим очаровательным пальто, такого же старого, добротного покроя, как и шапка, находившаяся сейчас на Патрике, с трогательно поблескивающими на непривычно длинных ресницах крошечными снежинками, внушающий домашний уют, давно позабытое словосочетание. «Да, вот бы сейчас завалиться у камина на каком-нибудь дорогущем персидском ковре с бутылочкой качественного виски!».
Резкий толчок в сторону вырвал Патрика из цепких лап собственных ложных, пусть и внушающих хоть тень надежды, иллюзий, как нельзя своевременно. Всё так же щурясь, парнишка попытался разглядеть бывшую некогда, в о-о-о-очень далеком прошлом, желтоватой вывеску. Безуспешно. Снаружи заведение выглядело, как самый обыкновенный ирландский кабак: приземистое здание с крошечными, засаленными окошечками, через которые не проникал, но зато и не ускользал даже дневной свет, а главное, драгоценное тепло. Обмерзшая, дубовая дверь, такая же, как и на входе к Александре, наверняка прилегала к петлям очень плотно. С первого взгляда можно сказать, что в данных условиях нельзя вообразить ничегошеньки лучше.
- Почетное право отворить дверь доверяю тебе, тень брата моего
Нервно усмехнувшись, по-мужицки грубо, удивленно вздернув кустистые, усеянные снегом брови, Патрик пнул дверь тем ботинком, которому свезло обладать наименьшим количеством дырок, чем его собрату. И впрямь, дверь прилегала на удивление плотно, что было, конечно, только к лучшему. Пришлось повозиться с минуту, но, как лучшая из наград, в лицо ударило спасительное, нежное, позабытое тепло.
- Захлопните же за собой дверь, bastards, не выпускайте тепло! – низкий, раскатистый бас заставил Педди ойкнуть, как слабодушная барышня, и, ухватив брата за руку, бесцеремонно затащить его внутрь, как можно плотнее затворяя дверь.
Подобные приветствия вполне свойственны среднестатистическому ирландскому пабу. Это же не какой-нибудь английский кружок вышивания, а место скопления подчас самых жадных до виски выпивох в мире! Ведь кто, покажите на этого засранца пальцем, сможет перепить мужиков, до сих пор валящих деревья при помощи старых пил и своих собственных здоровенных, обросших рыжими волосинками ручищ, мужиков, которых дома ждут сварливая жена со скалкой размером больше ужина и пять голодных конопатеньких шкедов-детишек? Такие пьют литрами, жалея лишь о том, что их мозг всё никак не уйдет целиком вместе с утренним похмельем.
В целом, внутреннее убранство паба даже превзошло ожидания Кёркланда. Для начала стоит отметить, что паб работал. Также важно упомянуть, что в пабе ещё остался хоть какой-то алкоголь и слабо тянуло некой субстанцией, наверняка являвшейся, хотя бы по мнению повара, едой. Помещение было небольшим и с невысокими потолками, в час-пик здесь наверняка было просто невозможно находится, но скопление людей в такую дрянную погоду выглядело бы просто смешным. Лишь пара косматых силуэтов, поглощённых тенью дальних столиков, не менее косматый, если его можно назвать так, бармен за видавшей лучшие времена стойкой, ну и, хвала небесам, чугунная печка, такая же, как и у Патрика, но, в отличие от его горе-агрегата ещё работающая. Ну, а кто здесь рассчитывал на нечто большое?
Вопросительный, уже изрядно уставший взгляд был направлен на Уэльс.

Отредактировано Ireland (2013-06-30 19:07:27)

С насмешкой над моей гордынею бесплодной
Мне некто предсказал, державший меч в руке:
Ничтожество с душой пустою и холодной,
Ты будешь прошлое оплакивать в тоске.
Благословенное тепло, как медовуха, растекалось по телу с неожиданной скоростью. Кстати говоря о медовухе, вот что сейчас не повредило бы. Ну и что, что он пил виски пару часов назад? Пару часов! Фляжка пустует два часа! Хорошо лишь, что достопочтенная матушка не дожила до этого рокового дня. Как же порой не хватает этой сильной, но ласковой женщины, и как сильно порой охватывает желание, как в старь, побежать да, в слезах, рассказать ей всё-всё про забияку-Артура. А каким хмырём Англия был в дни существования великой Бодеции! Вспоминаешь, как в шутку гонял с Шотландией этого сиплого, молчаливого парнишку, вечно прячущегося в лесу с зайцами, так на нервный смех пробирает. Каким трогательным ребенком был, и в какого тихого психопата превратился. Молчаливые люди, как правило, ни о чем хорошем не молчат. Но с Уэльсом этот принцип всегда действовал по-другому. Вот уж где молчание действительно золото.
Золото… как жаль, что молчание Эмриса не могло сейчас мирно позвякивать у Патрика в карманах. Только теперь, уже в пабе, до погруженного в пелену своих мыслей ирландца дошло, что в его карманах лишь парочка потрепанных жизнью фунта, практически обесцененных при сегодняшнем курсе.  И вновь горький ком стыда застыл в горле, не давая ни дышать, ни говорить, словно эта бедность – пожизненный приговор, который зачитывают при полном собрании присяжных в зале мирового суда. Снова это чувство, будто Эмрис всё видит, всё слышит, всё уже заранее знает и, о ужас, всё понимает без всяких сбивчивых объяснений, на которые и был способен Ирландия в этот момент. 
То ли подслушав ход мыслей Педди, то ли удачливо случайно, Эмрис, лишний раз не мешкая, да и особенно не церемонясь, отчасти грубо, отчасти заботливо усадил всё ещё словно ватного Патрика за на совесть сделанный, но уже потертый и подгнивший дубовый стол, прямо у пыхтящей, закоптившейся печи, и, буркнув что-то себе под красный нос, улетучился к стойке. Всё происходило слишком быстро для впавшего в астрал, полупьяного Патрика. Весь мир, со всеми его давно угасшими в этой части света красками проносился куда то мимо, оставляя парня с широко раскрытыми глазами стоять на обочине жизни, борющегося за ставшее с некоторых пор жалким существование из последних сил. Но, коли так получилось, коли он сам залез в это болото, к лицу ли ему, свесив руки, сидеть и ныть мерзкими хмельными слезами, жалея никого иного, как себя любимого? Теперь-то, когда последний мост, охваченный огнем, упал в пропасть, переживать было не о чем. О чём переживать рыбешке, очутившейся в пасти кита? Едва висящая на краю обрыва женщина вспомнит о том, что она не выключила утюг.
Изрядно взмокшая изнутри шапка беззвучно шлепнулась на стол, давая ещё больше вьющимся кудрям поблескивать капельками, бывшими некогда снежинками, в слабом свете уже почти гаснущих лучин, непредусмотрительно напичканных хозяйкой таверны по всем углам. Онемевшие ноги как то сами выскользнули из ботинок, в которых оказалось даже холоднее, чем снаружи. Конечности потихоньку приобретали дар чувствовать, вместе с тем голод становился всё невыносимее, ровно как желание выпить. Откинувшись на такого же типа, что и стол, стуле Патрик принялся лениво, но относительно внимательно изучать помещение. В ответ, тёмные силуэты, сидящие в других углах, зыркали то на него, то на Уэльс, стоящий у стойки, перешептываясь между собой. Мало кто из этих горцев не знал Южного Ирландию. К сожалению, различать англичан они умели, и, к ещё большему горю, не умели отличать их от валлийцев, да и им, собственно, разница была не велика, даже если бы им всё хорошенько объяснили. Во всяком случае, Патрик не переставал верить, что в глубине души, под небритой щетиной и слоями грязи, будучи сытыми и выспавшимися эти парни могут быть вполне веселыми и добродушными. Расслабленность и внешняя приветливость, пусть и очевидная усталость Республики выглядела нелепо. По сравнению с нормальной ирландской таверной это место выглядело просто жутким. Где же шумные разговоры, где застольные песни? Где сочащееся через край огромных бокалов пиво, виски, да хоть бодяга, хоть треклятый скотч? Какое-то нелепое сборище мрачных теней посреди засыпанной снегом площади, ни разу не тянущее на нормальный паб. Счастье и благосостояние этих людей по-прежнему было на совести Патрика. Много же он им наобещал. Самое страшное, сам себе верил.
Но весна придёт. Вечно плохо быть не может тоже. Придёт весна, и даже эти ужасные сугробы превратятся в воду. Люди потихоньку успокоятся, Дублин отстроят, и… всё начнется сначала. Окончательно всё вернется на круги своя только к девяностым, ближе к началу нового миллениума, но, знай эти цифры ирландцы, уже не верящие в то, что на их улице снова покажется солнце, они бы определенно ободрились. Но сейчас, увы, за окном всё ещё свирепствовала метель, и мало кому дано пережить эту зиму. Никто не думает о лучшем завтра, здесь, в спертом воздухе кабака, все погружены либо в сегодня, либо в прошлое, умилительно лелеют застывшие теплом в груди лучшие деньки, когда трава под Бейдриком была зеленее, а «Jameson» золотистее и гуще.
Краем уха, абсолютно не желая вдаваться в подробности, Патрик слушал разговор Эмриса с хозяйкой. Пару раз он бегло оборачивался, так, чтобы это осталось незаметным. Ожидание, единственное, что сейчас могло помочь всей Ирландии, всегда раздражало суетливого Педди, тем паче если он только примерно знал, что его ждёт. Но вскоре на стол, рядом с шапкой, плюхнулась обыкновенная тарелка с таинственной жижей, а следом за ней и ложка.       
- Держи. Я это есть не собираюсь. – Эмрис всегда очень трогательно желал приятного аппетита.
Тем не менее, Патрика это волновало мало. Пахнущая чесноком бурового цвета водичка выглядела ну до жути аппетитно, живот просто свело от счастья. По крайней мере, она была завидно тёплой, что несказанно обрадует отмерзшие на крыльце у сестры почки. Позабыв о всяком приличии и человеческом облике, ирландец принялся жадно глотать мутный недосуп, не задумываясь о том, что вливается в его рот, не обращая внимания даже на вернувшегося с пивом Эмриса. Во рту бушевала целая гамма вкусов: словно резиновая говядина смешалась с нотками ставшей сладкой от старости картошки, плюс ко всему чеснок, невообразимое количество жгучего, отдающего в нос хлеще, чем коньяк чеснока. Успев с голода осушить одну четвертую изрядно вместительной миски, Патрик, со слезящимися глазами, принялся судорожно нащупывать ручку пивной кружки. Сделав один внушительный глоток, шумно откашлявшись, утерев рот рукавом всё ещё не снятого пальто, Юг наконец-то перевел взгляд на сидящего перед ним Эмриса. Тот, похоже, был чем-то недоволен. И впрямь, чем же?
- Ты доволен?
- Вполне, дружище, - Патрик говорил  непривычно вкрадчиво, тихо  и осторожно, - сколько я тебе должен?
И он принялся рыться в полупустом засаленном кошельке.

Отредактировано Ireland (2013-07-08 16:14:45)